Гера Фотич - Генералы песчаных карьер

— Всё готово, Татьяна Анатольевна! — сказал он высоким однотонным, неприятным голосом похожим на скрип автомобильных колодок.

— Иди, расписывайся, — слегка подтолкнула она Ткача.

Сергей Евгеньевич встал и подошел к столу, где толстые пальцы Бориса Борисыча, словно пасьянс раскладывали на столе документы.

— Зачем так много? — опешил Ткач, разве кроме соглашения с адвокатом что-то подписывают ещё?

— Я не адвокат, — всё тем же голосом проскрипел Борис Борисыч, — я нотариус. Это документы переоформления принадлежащей Вам собственности: доли квартиры, автомашин, садового участка и дома, доли в квартире тёщи, заявление на развод…

Больше Ткач ничего не расслышал. Он повернулся к жене, пытаясь взглядом выразить свой вопрос. Но она продолжала смотреть перед собой, подпирая кулаками подбородок. Слова Бориса Борисыча слились в единый неприятный скрежет.

Внезапно Татьяна распрямилась и, повернув к Сергею высохшее после слёз лицо, с оставленными тёмными дорожками, идущими от глаз ко рту, сказала:

— Так будет лучше Серёженька. Ты ведь не хочешь, чтобы всё пропало!

И в этом имени, впервые звучащем из её уст, он скорее почувствовал, что теперь не существует для неё как Ткач, теперь он ни для кого не существует, и даже для самого себя.

Теперь уже Серёженька, наклоняясь над столом, выискивал в документах галочки, ставя свою подпись. Словно ребёнком чиркал ручкой, играя в крестики — нолики с отцом, будучи уверенным, что непременно проиграет и только старался немного протянуть время, ни на что не надеясь.

Через несколько минут после того как ушёл на свидание Ткач, дверь камеры открылась снова.

— Кудашкин на вход, — громко сказал конвоир и повёл того по лестнице вниз на другой этаж. Там проследовав мимо таких же камер, он отпер одну из них и втолкнул Максима Николаевича в сырой полумрак. Не входя, снова запер её снаружи.

— Ну привет, Жуков! — встретил Кудашкина молодой и задиристый голос из глубины камеры, как только охранник ушёл и ему в лицо направили свет от лампы.

— Что-то он не похож на Жукова, — вторил ему другой, более взрослый.

— Зато хочет быть маршалом! — усмехнулся первый, — Сделаем его маршалом?

— Как работать будет! — произнёс второй, — не он первый, не он последний! Считай в правительстве каждый третий наш человек или сочувствующий. Ладно, не пугай генерала, опусти лампу.

Луч света, словно обидевшись, медленно сполз с лица Кудашкина на его пиджак, затем скользнул вниз по брюкам, на пол и подобрался к столу, на котором застыл ярким овалом.

— Максим Николаевич, включи свет, пожалуйста, справа от тебя, — снова прозвучал голос первого.

Кудашкин повел правой рукой вдоль стены и почувствовал торчащую пипку. Пошевелил ею, и она со щелчком поднялась вверх. Свет зажёгся.

— Здравствуйте, Андрей Михайлович! — поздоровался Кудашкин, с опаской глядя на второго более взрослого мужчину, на вид лет сорока, в бежевом костюме с красным галстуком.

— Как добрался? — прозвучало в ответ.

— Как обычно, Андрей Михайлович, посылочкой!

Андрей Михайлович, худощавый в очках, на вид лет тридцати. Вытянув шею, похожую из-за покрывающих её мелких бугристых веснушек на черепашью, он улыбался в знак одобрения. Затем кивнув в сторону своего приятеля, добавил:

— Мой шеф, начальник отдела службы экономической безопасности, Андрей Германович. Прошу любить и жаловать.

— Чего стоишь-то, Жуков? — обратился к нему Андрей Германович с дружеской интонацией, — проходи чай будем пить. Заодно расскажешь, что наработал.

Кудашкин вопросительно посмотрел на Андрея Михайловича. Тот понял его взгляд и успокоил:

— Мой шеф знает всё. Можешь ему доверять, как мне.

Кудашкин подошёл к столу и сел на придвинутый ему табурет.

— Что здесь говорить, — начал он, — пока ничего не наработал. Времени общаться не было. Только с утра внедрили. Конечно, он обалдел от встречи, но я ему зубы заговорил про убийство Сорокина. Думаю, он мне поверил. Вот только не хочет говорить про дипломат с деньгами. Но это дело времени. Разговорится. Найду и к нему подходик.

Кудашкин с удовольствием пил чай с медовыми пряниками.

— Кормежка здесь не ахти, так что в следующий раз захватите что-нибудь посущественнее, — попросил он.

— Не забудь рот прополоскать перед уходом, — пошутил Андрей Германович, а то Ткач спросит, где ты пряники кушал!

— Опыт есть! — гордо ответил Кудашкин. Мы почитай с Михайловичем уже лет пять работаем. И ни одного прокола.

— Ну, если не считать ваши склады с конфискатом, — добавил тот.

— А что склады? — возмутился Кудашкин, там и вам с лихвой перепало! Вон, порше себе купили новый!

Кудашкин увидел, как Андрей Германович подозрительно скосил взгляд на своего подчинённого и сразу перевёл разговор на другую тему:

— Вы бы мне подсказали ключик к этому Ткачу, чем его зацепить, чтобы он доверился мне и всю тусовку свою сдал?

— Может рассказать ему про арест Игнатова? — неуверенно начал Андрей Михайлович, он хорошо его знал?

— Кажется не очень, — отозвался Кудашкин, — но тема неплохая. Думаю, арест очередного генерала на него подействует.

— Главное, каким образом изложить, — назидательно сказал Андрей Германович.

— А давай, как есть, так и изложим, — весело произнёс Андрей Михайлович и хохотнул так, что его очки слегка подскочили, — расскажем, как мы его Раджу перевербовали. Как настоящий духовник — кто платит, тому он и служит! Оказалось не дурак, хоть и сидел десятку за убийства. Голова на плечах осталась. Понял, кто танцует короля! Сразу согласился передать меченые денежки. Игнатов их и схавал как лох!

— Нет, — вмешался Андрей Германович, — про Раджу ему ничего не говори. Не будет же следователь тебе рассказывать, на чём Игнатова подловили. Скажешь просто, что Игнатов в тюрьме за взятку. Может Ткач одумается и напишет явку с повинной. Вот к этому его и склоняй!

— Кстати, вот тебе и ключик к нему, — Андрей Юрьевич достал из портфеля толстую книгу в синем бархатном переплёте и передал Кудашкину, — отдай Ткачу.

— Что это? — не понял Кудашкин.

— Дневник генерала, — насмешливо ответил Андрей Германович, — он знает. Скажи, что мы передали. Пусть пишет.

Обсудив ещё несколько вопросов по конспирации данного задания и его проведению, вызвали конвоира и отпустили Кудашкина с ним.

Войдя к себе в камеру, Кудашкин прошёл к своей кровати и положив книгу на верхнюю койку, молча упал на застеленное поверх неё одеяло, уткнув голову в подушку, закрыв ладонями уши.

— Что случилось Максим? — неуверенно спросил Ткач, приподнявшись со своей шконки.

Он с удивлением осторожно взял в руки свою книгу: