Анна Князева - Наследница порочного графа

– Слушаю вас, Людмила.

– Хотела поговорить…

– Говорите.

– Вам некогда?

– Есть пара минут.

– У меня вопрос про Темьянову…

– Я уже сказал, – перебил ее следователь. – Старухе нужно лечиться. Это же надо – такое придумать! И главное, подготовилась: перья подкинула, шерсть набросала. Рамы поцарапала вилкой! На что, интересно, рассчитывала?

– Не знаю, – проговорила Дайнека. – Думаете, она ни при чем?

– Имеет ли она отношение к преступлениям? – Галуздин задумался. – Не думаю. Но, как известно, никогда не говори «никогда». В сложившихся обстоятельствах я бы не поручился ни за вас, ни за себя.

Пропустив это замечание мимо ушей, Дайнека сказала:

– Последней, кто видел Безрукова в ночь, когда погас свет, была Темьянова.

– Она инвалид-колясочник, – напомнил Галуздин.

– И еще: Темьянова интересовалась историей рода Измайловых.

– От нечего делать кот яйца лижет. Не знали?

Дайнека вспыхнула:

– Это грубо!

– Но точно.

– Вы приедете в пансионат?

– Сегодня? Нет, не приеду. Я занимаюсь цыганами.

– Вышли на преступников? – обрадовалась Дайнека.

Галуздин не ответил, только спросил:

– Как ведет себя Канторович?

– Как обычно. И, кстати, у него на складе был белый халат. Я думаю, он сам его взял для совершения преступления.

– С чего вы так решили?

– Он обещал мне позвонить и сказать, кому был выдан халат, но не позвонил.

– А вы, значит, спросили?

– Про что?

– Про белый халат.

– Конечно… – Дайнека вдруг поняла, что совершила ошибку, и пролепетала упавшим голосом: – Не нужно было?

Галуздин, напротив, повысил голос:

– Ваше упрямство сродни кретинизму! В самом деле, нельзя же лезть всегда и во все!

– Простите, я знаю, что виновата.

– Зачем я только с вами связался!

– Но я же извинилась…

– Оперативники ночами не спят, я, как проклятый, по району мотаюсь, а она – извините! Все! Больше не хочу говорить! Запритесь в библиотеке, и чтобы вас никто больше не видел. И рта не раскрывать! – Галуздин бросил трубку.

У Дайнеки сильно дрожали руки. К счастью, она уже въехала на территорию дворцового комплекса.

Оставив машину, они с Тишоткой сразу прошли в библиотеку. У дверей их поджидала Темьянова:

– А я уже думала – не приедете.

– Здравствуйте, Лукерья Семеновна, – Дайнека открыла дверь, и они проследовали внутрь.

Тишотка, по своему обыкновению, обежал помещение и лег под окном. Темьянова покатила к своему рабочему месту. Дайнека сняла пальто, после чего прошла к стеллажам, где стояли неразобранные коробки с архивом. Конечно же, она сразу заметила, что их передвинули. Чувство бессилия захлестнуло ее. Чтобы успокоиться, Дайнека приступила к работе.

На обед она не пошла, так же как Темьянова. Ограничились чаем с конфетами. Глядя на Лукерью Семеновну, Дайнека ощущала неловкость, как будто держала в кармане кукиш и не могла его показать. Ей стало значительно легче, когда они обе вернулись к работе.

В конце дня, дойдя до середины коробки, Дайнека нашла фотографию, наклеенную на толстый картон. Это был женский портрет, на котором она сразу узнала графиню Измайлову. В правом нижнем углу были начертано:

В ту же минуту над ее ухом раздался голос Темьяновой:

– Кто это?

Дайнека вздрогнула, но быстро овладела собой:

– Графиня Измайлова.

– Красивая дама. Что там написано? – Лукерья Семеновна протянула руку и взяла фотографию. Прочитав надпись, сказала: – Мрачные строки.

– Кажется, это Пушкин.

– Все равно мрачно, – Темьянова перевернула снимок. – На обороте еще что-то есть.

Дайнека проворно выхватила фотографию, увидела целое стихотворение и, чтобы не показаться невежей, прочла его вслух:

Оторвавшись от текста, она спросила:

– Интересно, чьи это стихи? – и тут же взяла телефон, чтобы посмотреть в Интернете. – Андрей Белый, стихотворение «Призыв», написано в 1903 году. – Дайнека снова посмотрела на оборот фотографии: – Как странно… Некоторые слова и даже фразы в тексте подчеркнуты.

– Так делают эмоциональные люди, – заметила Лукерья Семеновна. – В дни нашей молодости многие девочки вели песенники. Записываешь, бывало, песенку про любовь и чего только не нарисуешь: цветы, сердца, поцелуи. Слово «люблю» несколько раз подчеркнешь.

– Мне кажется, что почерк мужской. И слова какие-то мрачные. Здесь точно не про любовь.

На столе раздался звонок внутренней связи, Дайнека положила фотографию в ящик и сняла трубку:

– Слушаю вас…

– Это Канторович, вы просили меня позвонить.

– Да-да, – сказала она и растерянно покосилась на Лукерью Семеновну.

Та взялась за колеса и покатила коляску на рабочее место.

– Людмила Вячеславовна!

– Слушаю вас, – повторила Дайнека.

– Я нашел тот расходный ордер. Номер вам нужен?

– Нет.

– Дата?

– Кому вы его выдали? – Дайнеку трясло.

– Темьяновой Л. С. К ордеру прикреплено заявление, на нем – виза директора: выдать для работы с архивом.

Справившись с волнением, Дайнека спросила:

– Значит, это было недавно?

Канторович назвал точную дату. Не сдержавшись, она проговорила:

– За день до Васильевой…

– Что вы сказали?

– Ничего, Ефим Ефимович, спасибо, что позвонили.

Положив трубку, Дайнека долго сидела, потом вынула из полиэтиленового пакета белый халат, встряхнула и подошла к Лукерье Семеновне:

– Наденьте, чтобы не пачкать одежду.

Дайнека пристально глядела на Темьянову, ожидая ответа. Вместо того чтобы сказать: «У меня такой уже есть», та ответила:

– Вот спасибо! Как это кстати.

Она тут же накинула халат на себя.

Как всегда бывало в такие моменты, у Дайнеки похолодели кончики пальцев. Она не понимала, что происходит. Вернувшись за стол, прикинулась, что работает, однако на самом деле просто смотрела в стенку.

В семь часов к ней подкатилась Темьянова.

– Мне что-то нездоровится, – сказала она. – Не отвезете меня домой?