Анна Князева - Хозяин шелковой куклы

© Князева А., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Иногда такое бывает: послышится забытая мелодия, и вспомнится какой-нибудь факт из собственной жизни, не всегда, кстати, приятный. Или увидишь человека, похожего на знакомого, а потом встретишь его самого.

На этот раз все так и вышло. Еще утром, на улице, Дайнека встретила женщину, похожую на Ширшову. У нее были такие же рыжие, прямые, как палки, волосы, которые при ходьбе тяжело хлопали по спине. И походка была точь-в-точь как у Ширшовой – вначале шли ноги, и только потом подоспевало все остальное. За эту походку одноклассники прозвали Ширшову – Светкой Гипотенузой.

Когда женщина обернулась, Дайнека поняла, что сходство не такое уж явное, однако у нее возникло странное чувство, точнее – предчувствие.

С Ширшовой Дайнека познакомилась в седьмом классе, когда перешла учиться в новую школу (они с отцом перебрались из Красноярска в Москву). И это она, Ширшова, тогда спросила:

– Как там на Колыме?

Вопрос запомнился потому, что московская школьница знала о своей родине не больше сверстницы из Нью-Йорка. Дайнека быстро сообразила: бессмысленно объяснять, что Красноярск – это вовсе не Колыма. Ширшова гордилась тем, что живет в Москве, а Дайнека гордилась тем, что она сибирячка. Но с той поры стала гордиться молча.

Привыкание к новой школе осложнялось необходимостью касаться болезненной темы. Отвечая на вопросы о семье и стараясь выглядеть как можно правдивее, Дайнека коротко излагала легенду о недавнем разводе родителей. Но врать с каждым разом становилось все легче. Труднее было примириться с колкостями сверстниц по поводу ее сибирского диалекта.

– Ты только послушай, – говорила Ширшова, – как она «окает» и «чёкает»!

– А чего ты хотела? – отвечала их одноклассница. – Сама знаешь, из какой дыры она прикатила…

Так, благодаря Светке Гипотенузе, к Дайнеке намертво прилипла репутация замшелой провинциалки.

В те времена Дайнека переживала куда большее горе, и дело было не в банальном разводе родителей, а в том, что мама просто исчезла: ушла, не простившись и ничего не сказав. Еще тогда, в Красноярске, отец объяснил, что мама полюбила другого человека.

Говорят, с детьми не разводятся, но их семья, по-видимому, была исключением. Дайнека долго не могла смириться с тем, что эта беда случилась именно с ними, ведь они так нуждались друг в друге. Она бродила по опустевшей квартире, открывала родительский шкаф, в котором висели одни только папины вещи, заглядывала под кровать, где уже не было маминых тапочек, и ей никак не удавалось найти что-то, принадлежавшее маме, и только ей.

Их переезд в Москву был осмысленным бегством. Они с отцом бежали от одиночества и от прошлого, которое навсегда осталось в Красноярске. Спустя много лет Дайнека осознала, что это было единственно верное решение, которое устроило всех. В одном городе с мамой, пусть даже таком большом, как Красноярск, трудно было удержаться от того, чтобы не бегать к ее новому дому. В чужом дворе под мамиными окнами Дайнека прожила целую жизнь, страдая от ревности и одиночества, но никогда не переступила порога ее новой квартиры. Много раз она тайком наблюдала за тем, как мать проходила мимо. Но чаще видела ее в окне, и было нестерпимо больно мириться с тем, что маме так хорошо в чужих стенах с чужим человеком.

Однажды в этом дворе Дайнека столкнулась с отцом, который стоял за деревом и глядел в те же окна. Заметив дочь, он растерялся, затем крепко прижал ее к себе и прошептал:

– Милая моя, мы уедем отсюда. Мы уедем…

Потом была Москва, новая квартира, новая школа и столичная девочка с ехидным вопросом:

– Как там на Колыме?

Дайнека спустилась на подземную парковку торгового центра, где стояла ее машина, вышла из лифта и увидела высокую девушку с необычной походкой: она шагала вдоль автомобильного ряда, сильно отклонившись назад. Едва взглянув на нее, Дайнека сразу же узнала Светку Гипотенузу и крикнула:

– Света!

Та напряглась, но продолжала идти.

– Света! Ширшова! – еще громче прокричала Дайнека.

Девушка замедлила шаг и нехотя обернулась:

– Вы меня?

– Не узнаешь?

– Не-е-ет… Простите, не узнаю.

– Как там на Колыме?

– При чем здесь Колыма? – Девушка остановилась и, словно не доверяя себе, уточнила: – Людка?

– Я, – улыбнулась Дайнека.

– Сколько лет, сколько зим. – Ширшова поправила очки с темными стеклами.

– Давненько не виделись, – проронив сакраментальную фразу, Дайнека вдруг поняла, что им больше не о чем говорить. Однако делать было нечего – она сама завела эту никчемную канитель. Пришлось поинтересоваться: – Как поживаешь?

– Кручусь, верчусь! – Ширшова стащила с руки перчатку и помахала ею в воздухе. – Сама знаешь, богатенький отец – не моя тема.

Дайнека сообразила, что камень прилетел в ее огород, но тем не менее заметила, что платье Ширшовой стоило немалых денег.

– Смотрю, у тебя перчатки. Не жарко? Сегодня на солнце – тридцать.

Гипотенуза сняла вторую перчатку:

– Они кружевные.

– А волосы? – спросила Дайнека. – Давно перекрасилась?

Ширшова осторожно прикоснулась к каштановой пряди:

– Сразу после школы.

Дайнека выдавила из себя бесцветную фразу:

– Так даже лучше. – Гипотенуза не вызывала у нее никаких эмоций: ни плохих, ни хороших.

– Машину свою ищу. – Ширшова показала автомобильный брелок со значком «Мерседеса».

– Не помнишь, куда поставила? – догадалась Дайнека.

– Не помню.

– Помочь?

– Нет! Я с подругой, – сказала Светка.

К ним подошла женщина в красном платье и темных солнцезащитных очках.

– Нашла? – спросила она у Ширшовой.

– Пока – нет, – ответила та.

Женщина кивнула Дайнеке и поправила на шее платок известного бренда. У нее на руках тоже были перчатки.

– Чего мы ждем? – Она взглянула на часики. – Время поджимает.

– Тогда до свидания. – Дайнека отступила назад.

Ширшова помахала рукой:

– Надеюсь, еще увидимся!

Они разошлись. Дайнека нашла свою машину и выехала с парковки. Не придав значения словам Светки Гипотенузы, она даже не предполагала, что следующая встреча не за горами.

Дайнеке не хотелось ехать домой, осталось только придумать, как скоротать время. В восемь вечера отец пообещал привезти с дачи Тишотку. Пес две недели пробыл за городом, и Дайнека всерьез опасалась, что он привяжется к «этим двоим». «Этими двумя» она называла отцовскую жену Настю и ее мать Серафиму Петровну. Дайнека не любила ни ту ни другую. На протяжении нескольких лет они оставались для нее чужими людьми. Тем не менее Тишотка иногда гостил в доме отца: не все же ему сидеть в Москве взаперти.