Семен Лопато - Искушение и разгром

На мгновенье он похолодел от самого страшного — ему показалось, что все, о чем он сейчас думает, он понимал за секунду до выстрела. Пусть сокращенно, но он понимал, что должен вмешаться, пока Вадик все не сделает сам, словно новобранец, призванный в самом конце войны, когда победа была уже всем ясна, спешащий хоть чем-то отметиться на войне и воплотить мальчишеские мечты, он вклинился со своим пистолетом туда, куда не должен был соваться, ради лелеемого ощущения приобщенности к делу, ради будущей гордости и внутреннего самодовольства он выстрелил в человека.

Заглянув в себя, так и не поняв, правда это или нет, безогляднее и больнее погружаясь в то, что только что сделал, отрывисто и сумбурно он наблюдал череду проплывавших мимо него видений. Ему вдруг подумалось, что у Вадика наверняка должна быть девушка, девушка наверняка была, и не одна, но была главная, с которой его связывало что-то особое, не отменявшая, но отодвинувшая всех остальных, та, что смотрела на него другими глазами, которая связывала с ним свое будущее. Полушутя, полусерьезно их отношения продолжались много лет, для нее он что-то значил. С болью, внезапно глубоко поразившей его, он ощутил, что эта девушка еще ничего не знает о смерти Вадика. В этот момент, когда он ехал в поезде, Вадик для нее был жив, разговаривая по телефону с подругой, высушивая волосы феном, обдумывая детали обещанной им поездки на море, она продлевала его жизнь, оборванная им связь между ними еще существовала. Жена и близкие Вовчика наверняка уже знали, что случилось, у Вовчика наверняка была семья, у таких всегда бывают семьи, и маленькие дети, они все знали, их надежды были разбиты.

Бесчисленные связи этих двух людей, все, что связывало их с другими, еще живущими, в чьей жизни они чем-то были или могли стать, словно жилы и ветви огромного дерева, по которым только что текли чувства, ожидания и планы на жизнь, — все это в один миг сомкнулось вокруг него; люди, которых он никогда не видел, но которые существовали и жили, измененное им будущее этих мужчин и женщин, их расчеты, планы, не рожденные ими дети — в грохоте вагона все это понеслось и полетело рядом с ним. Чувство погибели охватило его, ощущая, как поезд ускоряет ход, он прислонялся затылком к стенке, закрыв глаза; ему казалось, что, ускоряясь, поезд летит в небытие, в ад, где с грохотом и треском ломающихся конструкций всему придет конец; слушая и что-то говоря Наташе, чтобы она не заметила его состояния, отрывисто видя чехарду пролетавших мимо окна столбов и пашен, несколько раз вставая неожиданно для самого себя и выходя в коридор, тут же возвращаясь, словно не найдя того, что искал, у столика скрюченно он смотрел на прерываемые деревьями снопы солнечного света, не зная, куда деваться. Невозможность дальше жить так, как он жил, необходимость срочно что-то сделать, искупить, что-то изменить сейчас, сию минуту, невозможность это сделать, оторвать от себя то, что произошло, не давали ему сидеть на месте. Чувствуя, что, метаясь, сейчас выдаст себя перед Наташей, запрокинув голову, притворившись спящим, пытаясь ухватить какую-то мысль, все время упуская, он пытался остановиться и понять, что делать; солнечный свет сквозь веки колотил его по глазам.

В едином солнечном потоке он что-то делал и с кем-то разговаривал, открыв глаза, поняв, что в самом деле впал в какое-то забытье, увидев лежащую навзничь Наташу, вновь закинув голову, попытавшись вновь что-то понять, соскользнув, вновь несколько раз впадая в забытье, очнувшись, в поредевшем грохоте колес он качнулся к окну снова. Увидев потемневшее небо, поняв, что пролетел сквозь время и что последний провал в сон, показавшийся ему секундой, на самом деле был долгим, видя приближающиеся желтые огни какого-то полустанка, разглядывая их, он попытался прояснить сознание, вернуть ясность голове от сонной одури; тут же ударившись о те же мысли, уже обреченно, заранее зная, что ничего не придумает, он ждал остановки поезда, словно вместе с этим что-то должно было произойти. Вошедшая в купе Наташа потянулась за полотенцем, поезд замедлил ход, мимо стекол побежала платформа; увидев проходящих мимо окна нескольких человек в форме таможенников, он понял, что они на границе. Доползая последние метры, поезд, вздрогнув, чуть подав назад, остановился, в наступившей тишине из коридора послышались голоса, шаги и лязг открываемой двери, прошедший мимо двери по коридору голос несколько раз повторил: «Готовьте документы».

Остановившись в мыслях, словно вместе с поездом все его попытки что-то придумать и найти выход пришли к концу, дождавшись, пока откроется дверь, он протянул вошедшим свои и Наташины документы. Безразлично посмотрев паспорта, задав дежурные вопросы о запрещенных товарах, проверяющие двинулись дальше по коридору; зная, что занятых купе в вагоне было немного, через не до конца закрытую дверь, он слышал голоса пограничников и поехавшую на роликах дверь дальнего купе в конце вагона. С треском хлопнула торцевая дверь, одновременно с другой стороны послышались голоса: настойчиво-занудный, с южным выговором голос что-то отвечал на торопливо-оправдывающийся говорок проводницы, послышались шаги, откатив дверь, быстро сев напротив него, проводница, словно извиняясь, торопливо наклонилась к нему:

— Там их начальник шумит, я ему объясняла, что это оплачено, но он упирается, что-то совсем дурной попался, требует ваш сверток раскрыть, вы подошли бы…

С холодком, мгновенно пробежавшим по скулам, он успокаивающе-автоматически кивнул ей:

— Сейчас приду.

Быстро захлопнув дверь за проводницей, встав, словно раздвоившись, одной частью сознания автоматически прокручивая немедленные действия и их последствия, другой словно глядя на происшедшее со стороны, как если бы он ждал этого как чего-то, что должно было добить его, секунду он стоял, глядя на сумку с оборудованием на верхней полке. Стащив сумку, вытащив пакет с деньгами, пересчитав и сунув их в карман, на секунду замешкавшись над сумкой, вырвав последний пустой лист из технического описания пробойника, он написал на нем письмо Николаю с просьбой помочь Наташе всем, чем только тот сможет, и обеспечить ей достойную жизнь в Москве; сложив записку на манер конверта и написав на ней все телефоны Николая, он отдал ее Наташе. Быстро взглянув в окно, видя, что платформа пуста, помня, что пограничник сейчас в купе проводницы один, быстро прикидывая путь, который он должен будет с боеголовкой пройти мимо здания станции чтобы скрыться в городке, одновременно уже открывая черный на молнии футляр, он достал тепловой секатор; стараясь держать секатор в сумке так, чтобы его не видела Наташа, быстро поведя пальцем по лезвию, он отсоединил нагревательный элемент.