Анна Малышева - Отель «Толедо»

– Верно! – согласилась Александра.

– Из этого следует, что и во время звонка, и пока она писала тебе записку, за ней наблюдал кто-то, кто хорошо знал русский язык. Например, при мне Надя могла бы писать и говорить что угодно, я все равно бы не понял.

Пришла очередь Александры держать паузу. Она молча смотрела, как Эльк, взяв наполненный стакан, прохаживался по крошечному дворику. Он остановился у низкой, покосившейся оградки, глядя на зеленое поле, за которым в полосе жемчужного тумана тяжело дышало невидимое близкое море. Из тумана вынырнула чайка, взмыла ввысь, блеснула белой вспышкой магния на солнце, ослепив глаза, и пропала, сделавшись невидимой в ультрамариновом, ярком декабрьском небе.

– Ты прав… – негромко проговорила Александра. Она не рассчитывала, что Эльк ее услышит – он стоял в дальнем конце двора. Но то ли двор был мал, то ли тишина в крошечном поселке стояла нерушимая – мужчина тут же обернулся.

– Понимаешь, о чем я? – спросил Эльк, поднося к губам стаканчик. – Она общалась с кем-то из своих. Ей было что скрывать от этого человека. Ясно одно – тот человек явно не понимал, что такое отель «Толедо», а ты, получается, должна понимать.

– Но не понимаю… – упавшим голосом произнесла Александра.

– Значит, Надя чего-то не предусмотрела… Важно найти отель! Очень важно, раз она соблюдала такую таинственность, передавая эту информацию!

Женщина в отчаянии сдавила ладонями виски, уставившись прямо перед собой:

– Но что же я могу сделать?!

– Не беспокойся… – Приблизившись, антиквар дружески погладил ее плечо. – Скажи, кроме Барбары она общалась здесь с кем-то из русских? Имела деловые связи? Дружеские? Какие-то еще?

– Нет… Мы с ней как-то обсуждали наши контакты в Амстердаме. Я назвала ей тогда русских друзей, у которых сейчас остановилась. Она поняла, в каком доме они живут, рядом с британским консулом… Но сказала, что с ними не знакома. Сама она навещала только Барбару…

– А Барбара делает вид, что ничего о ней не слышала, – подхватил Эльк. – Врет, хотя ее можно поймать на лжи. И на вечеринку вчера не явилась, явно боялась разоблачения. Ей очень неудобно, что рядом с тобой все время нахожусь я! При мне врать не так-то просто…

– Да, но… Она ведь первая пригласила меня на вечеринку! – напомнила окончательно сбитая с толку художница.

Эльк, запрокинув голову, расхохотался тем мальчишеским, задорным смехом, который Александра так у него любила.

– Скажешь тоже! Она и не собиралась приходить! Сейчас для нее каждое появление на публике – травма. Долги, развод, суды… Она страшно самолюбива. Я больше не сомневаюсь, что свидетелем написания письма была Барбара…

– Если у Нади за полгода не появилось других русских знакомых, которых она могла бы опасаться! – пробормотала Александра.

– Вряд ли! – бросил Эльк. – То, что Барбара от тебя прячется, указывает на нее. Как я сразу не догадался… Ну что же, – встрепенулся мужчина, поднимая взгляд на небо, которое постепенно затягивали плотные серые облака. – Погода портится… Возьмемся за пирог?

Большой, круглый пирог с вареньем был венцом трапезы. Свежий, румяный, купленный, судя по надписи на коробке, в дорогой старинной кондитерской, он показался Александре сделанным из жеваной бумаги и совершенно безвкусным. Она с трудом заставила себя проглотить первый кусок и попросила кофе, сославшись на то, что от вина у нее разболелась голова. Эльк позаботился обо всем: в корзине нашелся и термос с очень крепким черным кофе. Выпив чашку, Александра не почувствовала облегчения. Голова по-прежнему была тяжелой и мутной, мысли путались. Она отгоняла от себя картину, которая не давала ей покоя: Надя второпях пишет письмо в гостиной отеля, Варвара, стоя рядом, наблюдает за каждой выводимой буквой… В этой картине было что-то не то, что-то, никак не вяжущееся с логикой. «Варвара впервые слышала об отеле «Толедо», вне всяких сомнений. Когда я произнесла это название вчера, она никак не отреагировала. Значит, писали не при ней… Этот шифр должна была понять одна я, но у меня к нему не оказалось ключа. Надя перестраховалась. Значит, очень боялась, если не выразилась яснее. И сейчас, что бы ни говорил Эльк, она может быть в опасности… Или уже мертва, как он сам предполагал вчера!»

Первые капли дождя упали на щелястую серую столешницу, коснулись рук женщины, ее шеи, затылка, как осторожные поцелуи. Очнувшись, Александра подняла голову и обнаружила, что небо сплошь закрыто низкими рыхлыми облаками. Погода, как всегда в этих низинных краях, сменилась мгновенно, так же резко, как менялось настроение Элька. Больше не верилось в яркое солнечное утро. Вся округа разом потемнела и словно постарела, домики смотрели угрюмо, вода в обводном канале сделалась черной и покрылась частыми рябинами от дождя. Эльк протянул руку:

– Идем в дом, переждем! Дождь сейчас кончится!

– Может быть, лучше уедем? – нерешительно спросила она, поднимаясь из-за стола. – Кажется, это надолго…

– Нет-нет. – Эльк, взяв ее под локоть, повел к крыльцу. – Ветер юго-восточный, он сейчас нагонит ясную погоду. Несколько минут, и все изменится. Уж я знаю…

Войдя следом за своим спутником в сени, где крепко пахло прогнившими сырыми досками и плесневым грибком, Александра вновь замешкалась. Этот крошечный дом с черной, словно траурной дверью, с большими тусклыми окнами, глядевшими с укоризной, как подслеповатые старческие глаза, смущал ее. Он словно следил за ней, стерег каждое движение гостьи, пытался понять, по какому праву она здесь находится. Эльк, проведя Александру в первую комнату, где в полутьме были едва различимы большая кирпичная печка и несколько старинных громоздких комодов, сбегал в машину и вернулся со стопкой пледов:

– Садись в кресло, вот сюда, к печке, укройся… Вот так!

И сам ловко, молниеносно закутал одним пледом ее плечи, другой набросил на колени. Александра, содрогнувшись поначалу от сырого, мертвенного холода деревянного кресла, в котором многие годы никто не сидел, съежилась в мягком шерстяном коконе.

Она следила за тем, как Эльк, присев перед распахнутой дверцей топки, разводит огонь. Отсыревшие дрова, лежавшие штабелем у печи бог знает сколько лет, разгорались неохотно. Но вот вспыхнул крошечный огонек, побежал вверх по груде мятой бумаги, зашипел, задрожал на краю полена, готовясь погаснуть… И вдруг расплылся по всей поверхности дерева, жадно пожирая кору, которая корчилась и чернела от его прикосновений.

Дождь тем временем припустил вовсю. Уже не отдельные капли – длинные водяные плети хлестали тонкие стены и крышу домика, стекла в окнах. Хлопнула неплотно прикрытая входная дверь. Эльк выбежал наружу и спустя несколько минут вернулся с корзиной, совершенно вымокший. С его волос текла вода, он мотал головой и отряхивался всем телом, как собака после купания. Сняв очки, Эльк положил их на полку над печью.