Григорий Ряжский - Музейный роман

Ева обернулась, ища взглядом Марио. Но и там, где он стоял, чуть возвышаясь над каменной пустынною землёю, была теперь одна лишь тишина и вечная пустошь.

И тогда она обернулась к третьей стороне — той, откуда виднелась макушка ивы, что так и росла себе, нависая над Протвой… и увидела, что он уже идёт к ней навстречу, улыбаясь, её Лёвушка, Лёва, Лев Арсеньевич Алабин, человек, отправивший её в эту дальнюю командировку, оказавшуюся не по-апостольски краткой.

— Всё нормально, Ев? — спросил он, изучающе вглядываясь в её бледное лицо.

Всё это время она так и простояла недвижимо возле левого края полотна Александра Ивáнова «Явление Христа народу», в том самом месте, от которого вошла в неё, натолкнувшись на мальчика-раба Доменико, и из которого мгновеньем позже вышла обратно, идя теперь навстречу любимому мужчине.

— Я сохранил, ты не подумай чего… — Он протянул ей палку.

— Не нужно, — она мягко отвела его руку, — больше не понадобится.

И, взяв Алабина под руку, Ева Александровна бодрой походкой повела его к лестнице, ведущей в мир нормальных и вовсе не обделённых счастьем людей…

Первого заместителя Государственного музея живописи и искусства Евгения Темницкого арестовали в тот самый день, когда его посетил искусствовед Лев Алабин. За сутки до этого Лев Арсеньевич связался с членом госкомиссии по реституции депутатом Госдумы Осипом Кобзиком и, представившись, попросил о встрече. Объяснил, что дело неотложное и речь пойдёт о престиже государства.

Они встретились у него в кабинете. Кобзик был мил и внимателен, не хуже и не лучше, чем на семейном ток-шоу. Остальное было не важно, за исключением того, что суть дела ухватил сразу и тут же, минуя лишний промежуток, связался с высоким чином из Федеральной службы безопасности.

Дальше было просто. Уже через пару часов, предварительно потолковав с Алабиным, сотрудники силового ведомства сели на хвост подозреваемому — гражданину Е. Р. Темницкому, после чего уже отслеживали каждый его шаг, просчитав, что начиная с момента завтрашнего визита к нему Льва Алабина Темницкий так или иначе оживит любые свои действия, дабы сокрыть улики.

Так и вышло. Они взяли его в тот момент, когда он, немало встревоженный разговором, который получился между ним и Лёвой, перевозил объёмистую чёрную папку с двенадцатью оригиналами из собрания Венигса из одного места хранения в другое, более, как он предполагал, надёжное. Там же, в багажнике, оперативники обнаружили подлинник картины Марка Шагала с полным набором вещдоков: зеленоклювым петухом, краснопёрым по груди и с фиолетовыми крыльями. Позади него — невеста с женихом. У той — платье белой колодой, у него — пейсы из-под чёрной шляпы с полями. Оба намеревались отлетать в небо, и оба же были остановлены вмешательством силовиков. Ну и лошадь, разумеется, такая, какой ей и быть положено, — красномордая, мечтательная, печальноглазая, с голубым хвостом. Это уже не говоря о разновсякой мелкоте вроде убористой кошки с сабельными усами, что с независимым видом устроилась в углу полотна, серой или тоже голубоватой, как хвост у печальной лошади.

Помимо этого на даче у подследственного из поленницы дров была извлечена дискета с записью преступных действий группы лиц, предшествующих пожару, имевших место в полуподвальной мастерской художника-реставратора на Черкизовской.

Впоследствии гражданин Темницкий признался в преступлении, совершённом в составе организованной группы, включающем в себя двойное убийство и хищение государственного имущества в особо крупных размерах. Дело против одного из соучастников преступления, а именно гражданки Коробьянкиной И. М., в связи со смертью подозреваемой было решено не возбуждать.

История эта, сделавшаяся чрезвычайно громкой, вынудила немецкую сторону пересмотреть имевшиеся намерения относительно первого серьёзного реституционного обмена трофейными культурными ценностями с российской стороной. Германская сторона призвала руководство Министерства культуры, как и прочие наделённые полномочиями российские органы власти, осуществить безотлагательные меры, предваряющие любые действия в этом направлении. А именно провести всестороннюю международную экспертизу собрания Венигса в полном объёме и лишь после этого перейти к очередной фазе двусторонних переговоров. Подготовку же экспозиции в Дрезденской галерее произведений русского авангарда, вывезенного с территории Советского Союза в годы Второй мировой войны, было решено приостановить вплоть до особого постановления специальной двусторонней комиссии.

В результате вскрывшихся преступлений директор Государственного музея живописи и искусства Ирэна Петровна Всесвятская, как тому и надлежит быть, никакого наказания не понесла. Комиссия, созданная для проверки положения дел в музее, ограничилась предупреждением в адрес матроны от искусств. Впрочем, подобное упреждение лишь закалило несгибаемый бабкин характер, поскольку та даже не пыталась скрыть радости как от самого факта восстановления собрания, так и оттого, что теперь оно ляжет в «могилу», вероятней всего, уже надолго. В мыслях проклиная Темницкого, попутно самым искренним образом была она благодарна Льву Алабину за ту неоценимую роль, которую тот сыграл в деле охранения национального достояния.

Лев Арсеньевич Алабин и Ева Александровна Ивáнова стали мужем и женой через три месяца после того, как история с подложными рисунками от пяти эпох подошла к благополучному финалу. О ней всё ещё писали тут и там, время от времени поднимая новую старую волну, однако механизм, запущенный на справедливость, был уже неостановим, и потому Алабин посчитал, что роль его на этом завершена. Тем более что Ева ждала первенца. И даже было известно, что мальчика они назовут Сашенькой. Александром. Александром Львовичем.

На свадьбе со стороны невесты присутствовали люди близкие и не очень, но в любом случае крайне приятные: крановщик-сосед Пётр Иваныч с супругой своею Зинаидой, смотритель четвёртого зала Качалкина со своим отчасти исправившимся внуком, малоярославецкая супружеская пара Николай и Галина, вручившая новобрачным в качестве свадебного подарка самолично, в три жирных слоя отлакированный Колей ольховый стул ар-нуво, что сразу же перевело его в разряд помоечных уже окончательно и бесповоротно.

Анна Андреевна Ивáнова была с внучкой своей, милой Сашенькой. Они подарили Льву и Еве то самое вольтеровское кресло, в память о дяде Саше, одном из спасителей жизни героини праздника. Сашенька, всё такая же лёгкая и упругая, как пружинка, была весела и улыбчива. И было ужасно жаль, что вскоре она переезжала в Рим на постоянное место жительства, поскольку собиралась там выйти замуж, а кроме всего, ещё и нашла работу по профилю, психолингвистом. Однако обещала не забывать всех и, навещая бабушку, всякий раз непременно проведывать приятное ей семейство новых друзей своих Алабиных.