Григорий Ряжский - Музейный роман

— Это что? — тихо спросил Евгений Романович, отложив газету. — Это почему… так? Это откуда всё, Лёва?

— Это моя тебе помощь, Жень, — пожал плечами Алабин, — это, если угодно, мой тебе сюрприз. Ты же не против, я надеюсь? Я подумал, ну на кой чёрт тебе иметь фальшаки в собственном хранилище? Тебе что, других забот не хватает? Уехал бы Венигс этот к чёртовой матери, к немцам своим, так потом бы такое началось, когда бы ещё догнали они это дело, даже страшно подумать какое. А так — всё у нас самих, всё вскрыто собственными силами, что говорит лишь об искреннем отношении государства к объекту трофейной реституции. Так что, Женя, авансом принимаю от тебя благодарность за проделанный труд.

Темницкий помолчал, пожевал губами. Если вглядеться внимательней, то, вероятно, несложно было бы заметить, с какой лихорадочной частотой пульсируют в голове у него варианты, как множатся они, как делятся на части и рвутся на куски, после чего мгновенно слипаются вновь, единясь в общий ком. И как, накоротке подержавшись один возле другого, вновь распадаются на отдельные неутешительные маленькие неустойчивые мысли.

— Скажи мне, ты сумасшедший? — внезапно спросил он. — Ты хорошо обдумал то, что своими же руками сотворил?

— Ну да, — невозмутимо отозвался Алабин всё тем же бодрым голосом, — обдумал. Собрание теперь, скорее всего, никуда не поедет из-за расследования, которое, вероятно, скоро начнётся, но зато совесть наша с тобой останется незапачканной. По крайней мере, та её часть, без которой ну просто никак. Ведь совсем же без совести хреново, правда, Жень?

В этот момент Алабин и на самом деле не понимал, просекает Темницкий его иронический настрой или же, немало потрясённый, всё ещё пребывает в состоянии шока и непредвиденной скорби, ища спасительного выхода. Честно говоря, Лёве уже было всё равно. Перед ним сидел доказанный убийца, хотя доказательства те пришли от ведьмы, а не были получены, как водится, законным путём. Однако и это теперь было не важно. У них с Ивáновой был свой собственный суд, ведьминский. Пускай промежуточный, но тоже вполне эффективный.

— А ты понимаешь, что твоему военному авангарду теперь кранты? — едва сдерживая себя, так же негромко задал вопрос Евгений Романович. Медленно закипающая в Темницком волна тихого бешенства была заметна по тому, как заходили у него желваки и резко покраснела шея. — И что никакого авторского каталога тебе в жизни не видать после этого тухлого фуфла, которое ты нагнал в своём идиотском интервью, поставив раком всех и вся? — Он прикрыл лицо руками и сокрушённо покачал головой, демонстрируя даже не удивление: то больше походило на промежуточную форму едва скрываемой истерики. — Лёва, Лёва… чего же ты наделал… Откуда ж ты всю эту мутную хрень напридумывал, ты мне только скажи… кто же тебя надоумил, Лёвушка. И почему весь этот бред теперь должен ломать жизнь приличным людям.

— Погоди, Женя, — недоумённо пожал плечами Алабин, — ты ведь тут ни при чём. Наверняка, если кто и запачкан в этом деле, то или покойница Коробьянкина, или же тот, кто был до неё. Тебе-то чего нервничать, я не понимаю.

— Ты правда идиот? — Сейчас Темницкий смотрел на него жёстко и прямо, и Лёва догадался, что тот так ничего и не придумал.

Вероятно, продолжал всё ещё лихорадочно крутить варианты, переставляя местами входы и выходы. Тем временем Евгений Романович, проворно переменив взгляд, равнодушно махнул рукой:

— Впрочем, можешь не отвечать, но только при чём тут Ираида? Она святая женщина, как ты вообще можешь про неё такое! Какие, к чёрту, подлоги? Какие подмены? Это всё твой личный бредовый вымысел, и всё ради того, чтобы сделать имя на говне, на скандале — прославиться и прозвучать. Вот где настоящий фуфел и реальный фальшак. Не там — здесь!

— Жаль, что святая… — хмыкнул Алабин, не обратив внимания на последние слова первого зама, — не то ради такого дела непременно сошла бы с небес, хоть на парашюте, хоть камнем оземь. Поведала бы культурной общественности про то, как ты её убивал.

И так же жёстко глянул на него.

— Чего? — резко поперхнулся Темницкий, ничем больше не выдавший мгновенной оторопи. — Кого убивал, кто убивал? В каком смысле, Алабян?

— Ну да, — вновь невозмутимо хмыкнул Лёва, ничуть, казалось, не уязвлённый обвинениями Евгения Романовича, — всё правильно, всё справедливо: на каждого Евро имеется свой Алабян. Только один мусорит, а другой за ним подбирает.

— Вы это вообще о чём? — Лицо Темницкого исказилось до неузнаваемости.

Видно, упоминание об Ираиде сбило ему и так неровный строй мыслей, вклинившись в скопище вибрирующих от напряжения извилин и приведя их в окончательно глухой беспорядок.

— Ты знаешь о чём, — отразил вопрос Лёва, — очень хорошо знаешь, что именно я имею в виду.

— Ты со мной сейчас разговариваешь как мент, — процедил Темницкий, — только не знаю, кто дал тебе такое право.

— Знаешь, примерно так же я не очень давно разговаривал с неким Гудилиным, с Алексеем, — не меняя интонации, внятно произнёс Лев Арсеньевич, — кстати, он мне ровно те же слова озвучивал. Про ментов интересовался, не стою ли я у них, часом, на зарплате. Там ещё Чуня есть такой. И Серхио. Серхио — убивал, а Чуня ноги сжимал ей, женщине твоей, чтобы не дёргалась после того, как Гудилин её предварительно слегка придушил.

— Это ещё кто? — глухо подал голос Темницкий.

Жар, начавшийся у шеи, неуклонно поднимался к лицу и уже успел захватить всю его нижнюю половину, приближаясь к скулам и глазам.

— Видишь, ты даже не поинтересовался, Жень. Расплатился с главным отморозком, а дальше — трава не расти. Хотя трава ей теперь не нужна, она там исключительно на духовной подкормке, коль уж святая, как сам говоришь.

— Гореть тебе в аду, Алабин…

Темницкий поднялся. Приблизился к Лёве. Внезапно резкими хлопками ладоней простучал его снизу доверху. Отдельно прощупал грудь, запустив руку под алабинский пиджак.

— Щекотно! — ойкнув, дёрнулся Лев Арсеньевич. — А вообще, не ищи — не найдёшь, — и вяло усмехнулся, — у нас ведь с тобой не детективный жанр, Женя, а я не следак и не прокурор. Просто я хочу понять, понимаешь, я понять хочу зачем. За-чем? Чего не хватало-то — Ниццы, Сан-Тропе? На хрена они сдались тебе, Темницкий? У тебя и так всё есть, кроме таланта.

И резким движением оттолкнул его от себя.

Тот сел, опустил голову, помолчал. Спросил коротко, не поднимая головы:

— Чего ещё знаешь?

— Это кроме двух убийств, тобой организованных, ты это имеешь в виду? В смысле того, что хотел уточнить, известно ли мне, как ты убирал реставратора, который сначала Шагала для тебя копировал, а уж потом и рисунки подписал? Или то, как трое твоих отморозков сбили его с ног, чтобы добить потом той же битой, которой убивали Ираиду? Или, может, рассказать поподробней, как они же разлили бензин и сожгли подвал на Черкизовке? Или как ты в это время сидел в машине и записывал видеокомпромат? Ты про это, Темницкий, или что-то другое тебя интересует, я не понял?