Петр Кожевников - Год Людоеда

— Вот это как раз то, о чем я собирался сказать. — Игорь воодушевленно набрал воздуху. — Я давно убедился в том, что все наши проблемы — в нас самих. И одна из самых главных состоит как раз в том, что мы, в силу разных казусов мировой истории и их, мягко говоря, неточных трактовок, возомнили себя богоизбранным народом, призванным осчастливить весь мир. А ведь от нас, ребята, если признаться, — только одни неприятности…

— Вы знаете, друзья, я о России скажу, может быть, очень странно, но так уж у меня сложилось. Меня в детстве мама отправляла в пионерский лагерь Академии наук. Медкомиссию мы проходили в самом здании Академии на Университетской набережной. — Соня начала говорить с таким отвлеченным видом, будто считала, что ее речь продолжает беззвучно проигрываться в голове, как она, очевидно, и начиналась. — Чтобы попасть к врачам, мы поднимались по широкой лестнице, а перед нами вырастала огромная мозаичная картина битвы Петра Первого со шведами. С лестницы, и даже поднявшись на нее, я воспринимала картину как единое целое, но, когда бабушка подводила меня поближе, я различала невероятное количество цветных стеклышек, из которых эта картина была сложена. Все, что я видела, меня поражало: Петр Первый с такими же выкаченными глазами, как и у его коня, раненые и убитые, полковые знамена… Все было чудно. Эта картина сохранилась в моих воспоминаниях о детстве, я отчетливо вижу ее и сейчас и могу сказать, что теперь она воплощает для меня Россию: цельную, но сложенную, сотканную из мельчайших кусочков, которые ни в коем случае нельзя трогать, — это очень опасно. Я рассказала это к тому, что теперь я часто с тревогой смотрю на экран телевизора, где не перестают беситься в борьбе за власть и деньги зловещие человечки, смотрю и думаю — не добьются ли они того, что из моей замечательной картины, из моей России, вдруг посыплются стеклышки, одно за другим. Я не могу сказать, Гарик, что осталась за бортом новой жизни, — зловещие человечки не первый год предлагают сыграть в неизвестные мне игры: гласность, перестройку, демократизацию, приватизацию, суют мне листок из детского лото под названием ваучеризация… Человечки силятся заставить меня забыть свои убеждения и взгляды, потворствовать злу и насилию, не препятствовать разврату и деградации. Но я не хочу, понимаете вы меня…

— Если я. Соня, правильно понимаю, каких человечков ты имеешь в виду, то признаюсь, что я с ними познакомился довольно похожим образом, если иметь в виду изобразительное искусство. Мне тут как-то пришлось поездить по заграницам, по ближнему, а в основном по дальнему зарубежью. — Кумиров начал говорить со свойственной ему манерой некоторого утомления и снисхождения в голосе. — Нашу главную цель составляла покупка недвижимости, ну а всяческие пробелы в программе мы заполняли спонтанной развлекухой. Как-то в обретшей после развала Восточного блока суверенитет Словакии наш гид-организатор убедил нас смотаться в какой-то допотопный замок.

Жалко, кстати, что такие объекты еще не продаются в частные руки. Привезли нас братья-словаки в этот замок и стали для разминки водить по казематам, приговаривая: в этом подвале, мол, такого-то владыку живьем замуровали, на этой лестнице такого-то барона собаками затравили, а в Этом чане такого-то князя в вине утопили. А потом потащили наверх по роскошной лестнице и на стены показывают: это, мол, такой-то дворянин, а это — такой-то. А я, знаете, любуюсь на этих титулованных особ и соображаю, что каждый из них по виду десяти наших криминальных авторитетов стоит. Смотрю и вспоминаю рассказы бывалых чеков о поразительном подобии мира власть имущих с уголовниками: те же пацаны, те же шестерки, те же опущенные. Смотрю и прихожу к выводу, что так, наверное, всегда было и будет: власть захватывали хищники и удерживали ее до тех пор, пока не становились травоядными. Тут уж их сметали более агрессивные конкуренты на власть… Возьмите нашу ситуацию. Кем изначально были коммунисты? Как они сами о себе пели — «никем», то есть вроде наших нынешних бомжей, дежурящих у помоек. А кто свергнул с престола коммунистов? Так называемые демократы. А чем они занимались? Откуда они вообще взялись? Из диссидентов, «психов», сидевших в дурдомах за порнографию или сексуальные преступления, из сторожей и тунеядцев. А кто стал отстреливать демократов? Профессиональные преступники. А кто упрячет авторитетов в их привычные места обитания? Те же самые бомжи, окрыленные вновь вспыхнувшей идеей равенства и братства!

— А ты тогда, что, свой партбилет из приусадебного пруда с пираньями выловишь и объявишь о том, что сохранился в глубоком подполье и конспирации? — Зина покраснела и, несмотря на неизменную и, кажется, замороженную улыбку, готовилась к перебранке. — А все свои чужими потом и кровью заработанные баксы пожертвуешь на мемориал дедушки Ленина? Так, Игореня?

— Нетушки, дорогуша! — Кумиров все еще сохранял дружелюбный тон. — У меня — другая мечта. Мне хочется стать владельцем серьезного капитала, переселиться на свой скромный островок где-нибудь в море-океане и на нем скоротать свои дни под экзотическими ласками покорных аборигенок. Представь себе, что я не намерен становиться жертвой. У нас ведь так завелось: сегодня ты — победитель, а завтра — покойник. А я, ребята, не хочу дожидаться этого пленительного часа здесь — я лучше повешу на пальму спутниковую антенну и посмотрю очередной штурм Белого дома или бомбежку Кремля под аккомпанемент океанического прибоя…

— А на твоем острове конкуренты на власть не возникнут? — Соня озорно глянула на Кумирова. — Могут ведь и рабы восстать, и шаманы объявиться?

— Вы вот смеетесь над моими словами, а я вам, между прочим, сообщаю крайне важные, по сути секретные, вещи. Как называли в древности тех, кто обладал верховной властью? — Игорь воздел в потолок указательный палец правой руки, а левую занял зефиром в шоколаде и продолжал речь, откусывая от сладости небольшие кусочки. — Жрецы. А какой глагол у этого словца в ближайших родственниках? Угадайте-ка с трех попыток! А родственничек-то — слово «жрать»! И жрали эти всеми глубоко почитаемые превеликоблагодарным народом товарищи не только все, что им несли закодированные их словоблудием соплеменники, — они жрали и самих соплеменников, в основном, я думаю, детей, которых с фанатичным восторгом приносили в жертву идолам собственные родители, завороженные все теми же добропорядочными жрецами.

— Слушай, Гарик, — перебил друга Стас. — А что наш Людоед Питерский — не жрец ли?

— А ты, кстати, прав. — Игорь со спортивным азартом взмахнул руками. — Ваш. . Наш Людоед всего лишь жрец, преждевременно вкусивший человечины. Если бы он имел больше терпения, то вначале прорвался бы во власть и, возможно, так упился бы кровью народной, что ему не потребовалось бы охотиться на ущербных детей.