Мария Спасская - Волшебный фонарь Сальвадора Дали

– Вот, – глядя на живописное полотно, с восторгом проговорила Каресс. – Это «Портрет Гала с двумя бараньими ребрышками, удерживающими равновесие на ее плече».

– Гала – понятно. Но для чего отбивные? – спросил один из журналистов. Каресс перевела.

– Я люблю жену и люблю отбивные, так почему бы их не совместить? – пожал плечами Дали.

Камеры на груди представителей прессы тут же пришли в движение, снимая художника-оригинала и его полотно, а наутро все газеты пестрели портретами Галы. Статьи вышли под броскими заголовками, самыми невыразительными из которых были «Прибыл художник с «отбивной на плече» и «От бараньих ребрышек – до искусства». Воодушевившись успехом от первого общения с прессой, Дали решил дать перед выставкой пресс-конференцию. И, когда журналисты набились в гостиничный номер, Каресс уселась в кресло рядом с Дали, одетым в дорогой костюм, и приготовилась переводить лекцию о сюрреализме, которую собирался прочесть художник. Но первый вопрос был адресован вовсе не ему.

– Это правда, что вы та самая Каресс Кросби, которая изобрела бюстгальтер?

– Да, это так, – невозмутимо ответила американка.

– И что вас натолкнуло на эту мысль?

– О чем он спрашивает? – заволновался Дали, так и не дождавшись перевода.

– Он хочет узнать, с чего это вдруг я изобрела бюстгальтер.

Дали, обиженный отсутствием внимания к его персоне, сердито бросил подруге:

– Скажи ему, что он слепой, если не видит, что такие огромные батоны, как твои, не удержит ни один корсет. И сразу же переходи к определению сюрреализма, которое сформулировал во втором манифесте Андре Бретон. О лифчиках вы можете поболтать и без нас с Галой.

Дали кинул подобострастный взгляд на строго поджавшую губы Галу, сидевшую тут же, на диване, под одним из плакатов, стопку которых Дали привез с собой и уже расклеил по городу. Под надписью «Нью-Йорк приветствует меня» был изображен раскинувший руки художник в образе Иоанна Крестителя от сюрреализма в Соединенных Штатах. Один из журналистов, окинув веселым взглядом развешанные по стенам картины, бесцеремонно осведомился:

– Скажите, сэр, какими допингами вы стимулируете ваши кошмарные фантазии? Что вы употребляете? Наркотики? Выпивку?

– Я сам себе наркотик и воплощаю свои видения для того, чтобы оставаться в здравом уме, – художник вскочил с кресла и принялся метаться по номеру отеля, распаляясь все больше и больше. – Мое искусство – это моя терапия. Стимуляторы же могут повредить или даже разрушить то, что я называю «моей отличительной особенностью».

Слушая истеричные выкрики Дали, сердце Галы преисполнялось одновременно гордостью и страхом. Настал момент, когда ее безумный гений не только не стесняется своего недуга, но и гордится им, размахивая паранойей, словно знаменем. Этим утром, когда Гала наткнулась в сумке на письмо Бретона с требованием извинений, Дали так разнервничался, что не смог взять перо в руки, так они дрожали. И потому перепоручил переписку жене.

– Ответь ему, слышишь, Гала! Напиши, что я не должен извиняться, ибо у меня сексуальное извращение совершенно особого рода. Что вообще-то я импотент и эрегирую только тогда, когда у другого неприятности, и да, я испытываю труднопреодолимую эротическую тягу к несчастному, испытывающему боль, и с этой зависимостью почти невозможно бороться! Разве я виноват, что мать моя сексуально терроризировала меня, поселив во мне ужас перед интимными отношениями! Эта жестокая женщина заглатывала мой пенис, когда я был младенцем! Она думала, что я мал и ничего не помню! Но я все отлично помню, как помню мальчика, которого сбросил с моста. Все полагают, что я безумен, ведь я так похож на сумасшедшего! Я говорю, как сумасшедший, думаю, как сумасшедший, и так же вижу мир. Между нами одна лишь разница – я не сумасшедший! Так и напиши ему, Гала!

Увидев будущего мужа впервые, Леночка Дьяконова самонадеянно подумала, что сможет договариваться с демонами Дали. Лазая вместе с ним по горам Кадакеса, она ясно читала в глазах художника острое желание сбросить ее с утеса, но умелая интимная ласка и своевременно сказанные нужные слова делали свое дело. Однако Гала с нарастающей тревогой осознавала, что недалек тот день, когда она не сможет сдерживать безумие Дали. В его картинах, которые художник именовал не иначе как «сделанные вручную, моментальные снимки подсознания», все чаще звучала тема каннибализма – повторяющийся образ искаженного тела, подоткнутого костылями и занятого нарезанием лакомых кусочков собственной плоти. Привлекал внимание и кочующий из картины в картину образ мужчины, поедающего ребенка, мозг которого прошит швейной иглой. И на всех без исключения полотнах, как в мясной лавке, видны были мягкие формы внутренностей, костей и нарезанного мяса.

Пока Дали довольствовался тем, что выплескивал терзающие душу фантазии на полотна, но вероятен был и другой, крайне нежелательный сценарий развития событий. Кистей и красок для удовлетворения сжигающей изнутри страсти художнику может и не хватить, и вот тогда он все-таки ее убьет. И все же Гала надеялась, что они расстанутся до того, как это случится. Настанет день, когда она ощутит себя богатой и свободной и уйдет от позера и безумца Дали. И вот тогда она вздохнет полной грудью, полюбив и став любимой. Ну а пока ради реализации своей мечты нужно жить с импотентом, раздираемым страхами и снедаемым комплексами, в которых она, следуя заветам доктора Фрейда, вынуждена ежедневно копаться, словно ассенизатор в сточной канаве, тщательно следя за тем, чтобы нечистоты в душе художника-сюрреалиста не застаивались и не перехлестывали через край.

Американская выставка Сальвадора Дали прошла с большим успехом и имела широкий резонанс. Каресс Кросби пребывала на вершине блаженства от своей затеи.

– Несомненно, это сенсация, – сидя вместе с супругами Дали в роскошной гостиной своего нью-йоркского дома, рассуждала американка. – Ты, дорогой мой Сальвадор, просто создан для Америки. А Америка создана для тебя. Тебя непременно должны запомнить! Поэтому, прежде чем вернуться в Порт-Льигат, следует закрепить наш успех. У нас с Галой, – хозяйка переглянулась с гостьей, – родилась идея устроить прощальную вечеринку. Я подготовила приглашения для местной богемы.

– Отличная идея! Онирический Бал Снов! – тут же принялся фонтанировать идеями художник. – Гости приходят в костюмах, навеянных снами! Каресс, обязательно допиши это в приглашениях!

За декорации взялся сам Дали, и потому интерьеры получились весьма фантасмагорическими. При входе в парадное приглашенных встречала туша коровы, из нутра которой слышался легкий французский мотивчик – играл патефон. Над лестницей, ведущей в галерею, была подвешена ванна, полная воды. Она раскачивалась на веревках и норовила выплеснуть свое содержимое прямо на гостей, среди которых преобладали дамы в прозрачных рубашках и в самых фантастических головных уборах. Мужчины же предпочитали экспериментировать с гримом на лицах или же попросту не надевать брюк, оставаясь в одних лишь фраках.