Марина Серова - Деньги исчезают в полночь

— Вы устали, а тут еще я со своим дурацким магазином, — решила я сначала его подколоть.

Он чуть смущенно ухмыльнулся, а потом глянул на меня и осторожно произнес:

— Ну, в общем, и это тоже…

Тут я вспомнила о том, что должна казаться ему довольно неумной особой, и сказала:

— В последнее время мне столько всего пришлось выслушать о моем проекте, что даже, знаете ли, говорить о нем уже опасаюсь. Того и гляди — разорвут на части. Если бы не любезность Виктора Георгиевича, не знаю, что бы и делала. Ну скажите на милость, что плохого в том, что я желаю войти в мир частного бизнеса? Ведь деньги у меня есть, и соображаю я не хуже других.

По выражению лица моего собеседника можно было легко понять, как сильно ему хочется поспорить с моим последним высказыванием. Некоторое время он, очевидно, боролся с желанием выложить мне наболевшее — и относительно магазина, и относительно моей личности, и еще многое. Однако самообладание взяло верх над импульсивностью, и Юрий Родионович решил проехаться только по якобы уважаемому мною господину Сандалову.

— Понимаете ли, Татьяна, — медленно начал он, — дело вот в чем. Лично я считаю, что любезный Виктор Георгиевич просто использует ситуацию и вас в частности, чтобы доставить мне значительную массу неприятностей. Видите ли, ему с некоторых пор не нравится, что дела моей фирмы идут значительно лучше, чем у него самого. Поэтому-то он и стал практиковать тактику, в результате которой в колеса моей телеги было вставлено множество палок. Да, да, случилось это именно благодаря уважаемому вами господину Сандалову, — подытожил он, употребив по отношению к Виктору Георгиевичу те самые эпитеты, которые только что произнесла я сама. Мне стало смешно, и я постаралась скрыть это за ободряющей улыбкой, которая повергла моего собеседника в некоторое недоумение.

— Да вот сейчас, например, — продолжал он, справившись с замешательством и распалившись праведным гневом, которого с каждой минутой становилось все больше и больше. — Этот магазин, за который вы так радеете, даже в долгосрочные планы Сандалова не входил. Насколько я его знаю, к работе он относится достаточно серьезно и вряд ли стал бы затевать что-то стоящее, не обдумав как следует, не посоветовавшись с другими. Я могу дать гарантию — до недавнего времени об открытии магазина в этом квартале даже и речи не было. И вдруг — нате вам!

Тищенко смотрел на меня выжидающе, будто надеялся, что я разделю его возмущение. Я же, памятуя о том, что магазин как бы является чуть ли не основной целью моей жизни, а Сандалов — моим многоуважаемым кумиром, его ожиданий не оправдала. Наоборот, приняла позу и выражение лица ополченца, уперев руки в боки, надув губы и зыркнув глазами на своего собеседника, всем своим видом показывая, какого я о нем мнения. Это возымело действие: Тищенко как-то жалобно подобрался, а потом начал торопливо меня убеждать в своей правоте:

— Знаете, хочу вам сказать по секрету одну вещь. Я не верю, что Сандалов действительно желает, чтобы ваш проект был проведен в жизнь. Уж я не знаю, кем Виктор Георгиевич вам приходится, — тут он непроизвольно многозначительно поднял брови, — однако поверьте: он вас, как и всех остальных, банально водит за нос. И когда вы в конце концов это поймете, то, учтите, может быть слишком поздно. Вообще лучше вам вовремя прекратить любые взаимоотношения с Сандаловым, несмотря на все его обещания.

Последней фразой Тищенко, очевидно, пошел ва-банк, решив, что если и сейчас я не поддамся и не соглашусь с ним, то разговаривать со мной он больше не станет. Я же никак не могла позволить ему отрешиться от меня, поэтому для создания иллюзии покорности неуверенно спросила:

— А почему вы так уверены в своей правоте? Может быть, сказывается ваша антипатия к личности Виктора Георгиевича?

Мой ангельский тон вызвал еще большее негодование с его стороны. Тищенко грубовато и совсем неинтеллигентно брякнул повышенным голосом:

— Слушайте, чего это вы так свято верите в его непорочность? Вы с ним давно знакомы или просто по жизни наивны?

«Сам дурак», — с некоторой обидой подумала я, а вслух сказала:

— Ни то, ни другое. Мне его порекомендовали знающие люди. И вообще если вам уж так некогда со мной заниматься, то вы могли поручить меня кому-нибудь. Например, своему заместителю. Я уверена, он не будет против.

Ну, наконец-то я смогла завести разговор о Мишке! Все предыдущее показалось мне неважным, и я решила еще раз закурить, стараясь скрыть торжество, отразившееся на моем лице при возникновении хорошего повода затронуть интересующую меня тему. Тищенко ничего не заметил, но и тему про Мишку не развил должным образом, а лишь отговорился ничего не значащим замечанием:

— Знаете ли, Миша здесь тоже работает, а не просто штаны просиживает. У меня, кстати, каждый человек на счету.

— Ну да, разумеется. Все у вас в деле, все трудятся не покладая рук на благо любимой фирмы. А уж про вас с вашим заместителем и говорить не приходится. Кстати, где бы я могла его найти? У меня к нему чрезвычайно важное дело. И, предвидя ваши возражения на этот счет, поспешу заметить — дело не имеет никакого отношения к моему магазину. Оно касается только вашего племянника. Так где этот ударник труда?

Я не собиралась сдаваться и решила во что бы то ни стало выпытать у Тищенко всю известную ему информацию. Однако, как оказалось, надеялась я зря.

— Если бы вы так же хорошо понимали жизнь, как язвите, то всем было бы гораздо легче. А насчет Миши ничего сказать не могу. Со вчерашнего дня я его не видел.

Я даже не обратила внимания на ту небольшую гадость, которую он бросил в мой адрес, сказав, будто я не понимаю жизни. Мишку я могу выловить только через Юрия Родионовича, а коли так, то не буду обижаться на него до тех самых пор, пока он не даст мне максимально полную информацию о его возможном местонахождении.

— Вы не могли бы позвонить ему? Ручаюсь, он будет рад слышать, что я его ищу.

— Может быть. Но придется вас разочаровать. Я пытался сегодня его найти, но ничего не получилось.

— Куда же он мог деться?

— Я и сам хотел бы это выяснить. На шестнадцать назначена важная встреча, а у него все необходимые документы.

Тищенко досадливо поморщился. Видно, в тот момент ему еще не приходила в голову мысль, что с Мишкой могло что-то случиться, а потому он вел себя как человек, которого подвели: с явным недовольством и желанием разобраться в причинах, по которым его «прокатили». Хотя, может быть, я ошибаюсь, и исчезновение Мишки — довольно обычное явление для его дядюшки?

— Послушайте… А он часто пропадает таким образом?

— Никогда раньше этого не делал. Черт, сегодня такой важный день… Он всегда относился к работе серьезно. Более серьезно, чем ко всему остальному. Почему я вам это рассказываю? — невпопад спросил он меня, словно сомневаясь в правильности своего поведения.