Марина Серова - За мной должок

— Батя, ты посмотри, кто к тебе в гости пришел, — не успев войти, Ленка представила отцу свое сокровище.

Батя сначала молча воззрился на меня, не признав так сразу Таньки Ивановой. После некоторых пояснений дочери он покачал головой:

— Ну, ясно, теперешнюю молодежь трудно понять.

А «лохматый ребенок» местечко в его сердце отыскал. Это было заметно, несмотря на то, что, как и большинство мужчин, он был скуп на слова.

В прихожую вышла его жена Антонина Васильевна, и начались взаимные расшаркивания. Мне же не терпелось их прекратить и приступить к основному разговору, что вскоре и произошло за столом. Мне в этом доме были всегда рады, потому что для их любимого чада я была лучшей подругой и образцом для подражания.

Коньяк мой нашел достойное применение и сделал застолье душевным, а батю разговорчивым.

Моя рюмка оставалась нетронутой: я жила мечтой сесть сегодня за руль.

— А ты что это не пьешь, Танюша? Выпей маленько. — Антонина Васильевна заботливо подложила мне картошки. — За столом посидишь, как в раю побудешь.

— Мне нельзя. — Я с удовольствием поглощала горяченькую картошку. — Я за рулем. А то выпью — и сразу в раю.

Все засмеялись. Михаил Кузьмич поддержал меня.

— Это уж точно. Не говоря уж о гаишниках на каждом углу. С ними далеко не уедешь. У меня вон знакомый один на «Запорожце» своем стареньком въехал в иномарку на трассе. А в ней крутые ребята в Самару на разборку ехали. Трезвый был. Правда, ребята вежливые: не кричали, не ругались. Машину наняли, а ему говорят: «Мы, дед, послезавтра возвращаться будем. Жди нас на этом месте с семьюдесятью штуками».

Он, бедняга, и спорить не стал. Взял взаймы под проценты, расплатился. А потом дачу и гараж продал и квартиру на меньшую поменял. Вот как бывает. Машина, это вещь такая. Вроде и удобно, но хлопот не оберешься. Так я говорю, пятнашка? — спросил он уже у Маруськи.

Она быстро поняла стратегическое значение своего пребывания в этом доме. И не ошиблась выбором объекта. Интуиция на высоте, как у меня.

— Ну, Татьяна у нас, батя, ас.

Мы с Ленкой долго еще бродили вокруг да около, не решаясь завести разговор, ради которого пришли сюда. Наконец Ленка не вытерпела:

— Бать, у Татьяны очень важная работа, а у нее машина плохонькая совсем, еле движется. Ты не выручишь?

— Что, помочь починить надо? Это я могу. Помогу, чего уж там. Не чужая ведь вы нам, Танюш.

— Дядь Миш, доверьте мне свой «Москвич» на пару дней. Вы меня так выручите.

Михаил Кузьмич замолчал на некоторое время, пережевывая одновременно и картошку, и то, что услышал. Просто взять и отказать он, конечно, не мог хотя бы по той причине, что подруга дочери — это почти родной человек. Он погладил Маруську, уютно дремавшую на коленях, и сказал, обращаясь к ней:

— Что с ними делать, пятнашка? Подпоили старичка, а теперь на самую дорогую сердцу вещь покушаются, хулиганки. А у меня поршневая на подходе. Того и гляди навернется.

— Дядь Миш, так это ж не проблема. У меня комплект поршней есть, у приятеля в гараже, — вдохновенно соврала я, посчитав, что не слишком обеднею, если в ближайшие дни прикуплю запчасти на базаре и отплачу тем самым за доброту и доверие. — Я вам отдам их. Они мне не нужны.

Такой ход принес положительные результаты. Глаза бати засияли.

— А поршни чьего производства?

Я, конечно, не спец по ходовой части и двигателю, но «Клаксон» все же почитываю иногда. Поэтому я со знанием дела сказала:

— Уфимские.

Это его совсем подкупило.

— Ой, Таня, не дай бог чего. Я вон Лене не разрешаю. Она у меня горе-шофер.

Об этом я тоже знала. На первом занятии по вождению она не могла по прямой на первой скорости проехать. Машина выписывала по автодрому кренделя, а инструктор рвал на себе волосы, проклиная горькую судьбу и бездарных учеников. И только ближе к экзаменам в карточке появились долгожданные тройки.

— Бать, рожденный ползать летать не может. Мне это не дано. А Татьяна за рулем — бог. Так что ты не бойся.

К восьми вечера батя сдался и согласился написать доверенность на имя дочери.

А в десять я уже выехала из гаража и, подбросив подругу и старика до дома, направилась к особняку Сабельфельда.

Калитка во двор была открыта, и все окна дома были залиты светом.

Я не сразу сообразила, что происходит. Потом поняла, что Сабельфельд перед тем, как отправиться в последний путь, нанес визит в родную обитель.

Я походила около дома и наконец решилась войти вовнутрь вместе с очередным посетителем. Запахи формалина, стружки, ладана, смешиваясь, витали в воздухе. Здесь пахло смертью. Гроб с телом покойного стоял в гостиной у окна, шахматный столик был задвинут в угол.

Вдова, удрученная горем, сидела у изголовья прямо, как изваяние, и регулярно трогала кружевным платочком сухие глаза. Выглядело это, на мой взгляд, очень уж театрально.

Но окружающие ее люди, зашедшие попрощаться, искренне ей сочувствовали и пытались утешить.

Здесь же я услышала историю, передававшуюся шепотом из уст в уста, о том, что Сабельфельда сгубила любовница, которая убедила его оформить на свое имя завещание.

— Ой, и что только деньги не делают! Из-за них все напасти, — сокрушенно вздохнула пожилая женщина, сидевшая на диване.

А ее соседка добавила:

— Да у молодежи сейчас ничего святого нет. Они отца родного из-за денег задушат. Раньше-то хоть идеалы какие-то были. Стремились к чему-то. А сейча-ас… — Она махнула рукой и добавила: — Вот че по телевизору показывают. Пришел мужик с топором к дикарям — ничего не добился. А пришел с пряничком, угостил вождя, и тот растаял. Бери, мол, что хочешь. Тащи куда вздумается. «Ваген вилс» — и ты победитель. Продали страну за жвачку. Откуда у нынешней молодежи совесть будет? У них сейчас ничего святого нет.

Я слушала пересуды, пряча улыбку. Похоже, с акулой бизнеса пришли проститься не только люди, близкие по духу, но и, если это не слишком громко будет звучать, классовые враги.

Сидевшие рядом с Татьяной Александровной у гроба родственники шепотом выясняли у вдовы, собирается ли она опротестовывать завещание, сокрушаясь по поводу бессердечного отношения покойного к жене.

— Про покойников не принято говорить плохо. Но уму непостижимо, как он мог так с тобою, Танечка, поступить.

Вдова тяжело вздыхала, пожимая плечами:

— Бог ему судья. Разумеется, я уже приложила усилия, чтобы наследство не досталось этой проходимке.

Ух, как я в этот момент ее ненавидела! И в то же время восхищалась ее потрясающей выдержкой. Змея подколодная. Хоть и говорят, что змея — олицетворение мудрости.

Ей прекрасно было известно, что опротестовывать завещание нет никакой необходимости, поскольку наверняка уже выяснилось, что оно липовое. А в том, что оно липовое, я нисколько не сомневалась.