Марина Серова - Загнанная в угол

И через два дня, около шести вечера, долгожданный звонок раздался. Голос Сергея был сух и официален:

— Тань, ты? — спросил он, когда я подняла трубку.

— А кто же еще? Ну, как дела, товарищ капитан, — в свою очередь спросила я, заметно нервничая.

— А дела-то дрянь, скажу я тебе.

— В каком смысле?

— Это не телефонный разговор, Татьяна, — отчеканил он.

— Ну, заходи, я дома. Жду, — ответила я.

Тут же раздались короткие гудки, и я почувствовала предательскую дрожь в руках. Я уже примерно представляла, с чем сейчас пожалует капитан Тюрин.

Через полчаса он пришел, одетый на этот раз в милицейскую форму и без тени улыбки на лице. Мы расположились в комнате, и он приступил к разговору.

— В общем, так, госпожа сыщица, под этим холмиком мы обнаружили труп двадцатишестилетнего коммерсанта Владимира Романовича Грачева, пропавшего без вести четыре месяца назад.

— Ясно. А почему дело дрянь? По-моему, ты в очередной раз проявил себя как…

— А по-моему, ты на этот раз здорово увязла в дерьме, — оборвал он меня, и я вспомнила, что эти же слова, обращенные в адрес Тимофеевской, слышала от Димы.

— Почему? — спросила я, заранее зная ответ, но притворяясь дурочкой.

— А потому, что патриот отечества житель Скатовки по имени Виктор Петрович Соловьев дал описание твоей внешности, твое имя и номер твоих «Жигулей». Он подробно рассказал о твоем раннем визите к нему в сопровождении некоего Лукоянова Степана Игнатьевича. Правда, тот все отрицал, ссылаясь на старческий склероз, но это нисколько тебя не спасает. Потому что, кроме показаний Соловьева и его жены, существуют еще и прямые доказательства твоего пребывания возле кладбища: четкие следы протекторов «Жигулей». Дождь, прошедший в то утро, сильно тебе навредил.

— Конюх.

— Что?

— Да так, ничего. Ну и?

— Таня, ведь ты неглупая женщина, — с укоризной произнес Тюрин, — и должна понимать, что ты теперь не свидетель номер один, а главный подозреваемый.

— Ага. Ты тоже, что ли, меня подозреваешь? — возмущенно спросила я.

— Я-то нет, но вот дело, которое ты закрутила, требует ясности в отчетах. И замять его я не в силах, ты уж извини.

Я понимала, что он прав, и могла бы ему все рассказать и даже назвать предполагаемого убийцу Грачева, но вся моя сущность частного детектива этому противилась. Я сама хотела довести это дело до конца. Мне было просто необходимо правильно во всем разобраться.

— Ну хоть три дня ты мне можешь дать? — взмолилась я.

— Два. Не больше, — отрезал он.

— И на том спасибо, — вяло поблагодарила я его.

— А «Жигули» твои? Или опять одалживала у кого? — спросил он, и я поняла, что он имеет в виду.

— Мои. Недавно купила. Так что не волнуйся, я никого не подставила.

— Да я и не волнуюсь, — в первый раз за весь разговор улыбнулся он и подсел ко мне на диван.

«Не время ломаться», — подумала я про себя и обвила его шею руками.

Ушел Тюрин только под утро, а уходя, дал мне напутственный совет:

— В эти два дня постарайся не терять времени даром и никому не открывай. Все, что в моих силах, я сделаю, но стопроцентных гарантий дать не могу. Может статься такое, что к тебе все-таки нагрянут наши. Но я пока попытаюсь отделаться повестками на твой адрес. Мимо постов ГАИ не езди, у них уже твои номера на заметке.

— Спасибо, Сережа. Не волнуйся, все будет нормально. Я тебе потом подам это блюдо на тарелочке с каемочкой, можешь не сомневаться, — поспешила я заверить его.

— Да я в тебе никогда не сомневался. Эх, Татьяна, погубила ты мою голову забубенную! — засмеялся он и удалился.

«Вот вам и помощь компетентных органов, — горько подумала я про себя. — А не лучше ли обратиться за помощью к моим верным советчикам? Кажется, самое время».

Я достала из сумочки заветный замшевый мешочек и высыпала кости на ладонь. «Ну, что вы посоветуете мне делать? С чего начать?» — мысленно обратилась я к ним и бросила их на стол. 14+25+29 — ответили мне они, а на их языке это означало:

«Чтобы помочь голодному, лучше не давать ему рыбу, а научить ловить ее». Так, а кто же тут голодный? Елизавета Андреевна или я? Поскольку голодной я себя не считала, так как козырных карт в моих руках было больше, чем у кого бы то ни было, то подумала, что речь все-таки идет о Тимофеевской. Что ж, поможем голодающим Нижнего Поволжья.

Было только шесть часов утра, но, следуя совету капитана, я решила не терять времени даром и отправилась с визитом к Елизавете Андреевне, которая, кстати сказать, так и не явилась ко мне за ключами.

После двух нажатий кнопки ее звонка я услышала искаженный селекторной связью голос Тимофеевской.

— Кто там?

— Иванова, — лаконично представилась я.

Через несколько секунд замок щелкнул, и я направилась к лифту. Елизавета Андреевна, вся трясущаяся, уже поджидала меня на своей лестничной площадке. При виде меня она ничего не сказала, а лишь сделала мне приглашающий жест рукой.

Я очутилась в четырехкомнатной квартире, описание роскоши которой едва поддалось бы перу классика или кисти художника. Мы прошли в огромную гостиную, которую я невольно сравнила с «гостиной» Степана Игнатьевича.

— Разговор у нас с вами будет не из легких, Елизавета Андреевна, — начала я, глядя в потускневшие глаза Тимофеевской.

— Да, я догадываюсь. Вениамин Михайлович рассказал мне о том, что был у вас и…

Честно признаться, я сейчас об этом даже и не думала, собираясь затронуть более серьезную тему. Но раз уж она начала, я решила не прерывать ее. В конце концов, к делу это тоже относится.

— Так что же вы замолчали, Елизавета Андреевна?

— Нет, знаете, Танечка, пожалуй, нужно начать с самого начала, — тихо произнесла она и затеребила пуговицу своего длинного халата. — Я еще в прошлый раз, когда вы неожиданно появились у меня, хотела все рассказать.

— И что же вас остановило?

— Страх, — призналась Тимофеевская, и, глядя на нее, я поверила в то, что она на самом деле ужасно боится.

— Значит, сейчас все прошло, и вы желаете исповедаться?

— Нет. Кажется, все только начинается, — еще тише пролепетала она и оглянулась на дверь, словно боясь, что ее может кто-то услышать. — И вы совершенно точно дали определение: «исповедаться». Просто я совсем запуталась и не знаю, что мне делать дальше. Последнее время я постоянно живу в страхе. Чтобы вам это стало понятно, я должна открыть все свои тайны. Я понимаю, что сколько веревочке ни виться, а конец все равно будет. Вы — мое единственное спасение. Я верю в вас и в то, что вы поможете мне во всем правильно разобраться. Как вы скажете, так я и поступлю.

— Ну что ж, я вас внимательно слушаю, — проронила я, утомленная этой затянувшейся вступительной частью.