Инна Бачинская - Знак с той стороны

Ничего подобного Шибаев не говорил, они вообще не говорили об Алике, но Яне хотелось сделать ему приятно.

– А кто это ценит? Конечно, ему все можно! Первый спортсмен школы, табуны поклонниц и тогда, и сейчас… – Алик осекся.

– Почему он расстался с женой?

– Почему?.. – Алик задумался. – Знаете, Яночка, у них было много общего. Оба лидеры. А два лидера в одном жизненном пространстве – сами понимаете. Она командует, он командует, никто никого не слушает, но оба заводятся. Вот и докомандовались. Вообще-то Вера… ее зовут Вера, она сильная женщина, все время его ломала, хотела, чтобы он ушел из милиции, денег ей, видите ли, мало, а он не хотел, ему нравилась его работа.

– Но потом все-таки ушел?

– Ушел… Так получилось.

Алик разрывался от желания выложить Яне, почему Ши-Бон уволился… Да что там уволился! Вышибли его с концами! Рассказ о злоключениях Ши-Бона вертелся на кончике его языка, но что-то мешало, и он прикусил этот самый кончик. Стыдно было выкладывать подноготную друга, пусть даже бывшего.

– А вы, Алик, почему один? – невпопад спросила Яна, и Алик затрепетал.

– Не нашел… пока, – пробормотал он, заглядывая Яне в глаза. – Понимаете, Яночка, найти своего человека очень трудно… – Он нажал на слово «своего».

– У меня есть незамужние подруги, – заметила Яна. – Хотите, познакомлю?

Алик покачал головой:

– Мне нравится одна женщина, Яночка. Очень. Я чувствую некое сродство душ… Понимаете, иногда между нами словно искра проскакивает.

– Понимаю, – тихо сказала Яна. – А Саша… У него кто-то был после развода?

«Да сколько угодно!» – хотел сказать Алик, но постеснялся.

– Понимаете, Яночка, Саша всегда был избалован женским вниманием и мало ценит… – Он откашлялся, пытаясь сообразить, как закончить фразу о том, что ценит или мало ценит бывший друг. – Он предан свой работе, а все остальное… – Алик развел руками. – Он забывает обо всем на свете и как ищейка летит по следу, таким, как Ши-Бон, не нужны ни друзья, ни семья… Он выслеживает зверя днем и ночью, он охотник, он хищник, понимаете? А я, Яночка, напротив, для меня главное семья, теплые и задушевные отношения, долгие вечера у камина…

– У вас есть камин? – удивилась Яна.

– Пока нет, но, надеюсь, будет. Я давно мечтаю о собственном доме, Яночка. С камином, садом, и обязательно кусты жасмина… Большой двухэтажный дом для большой семьи. Вот только…

– А-а-а, – протянула Яна. – Так Саша все время один? После развода?

– Ну, все не так однозначно, – промямлил Алик, мысленно чертыхаясь, обиженный, что мечта о доме не нашла поддержки и разговор снова вывернул на Шибаева. – Я не могу сказать, что знаю наверняка…

– Но Саша сказал, что вы у него живете, – перебила Яна. – Значит, у него никого нет?

– Э-э-э… – промычал Алик, с трудом удерживаясь, чтобы не вывалить компромат на бывшего друга. – Знаете, Яночка, мы как-то не очень посвящаем друг друга, так сказать… Как-то не по-мужски.

Он разрывался от желания рассказать о похождениях Ши-Бона, теперешних и прошлых, взять реванш и приложить бывшего друга как следует, и в то же самое время понимал, что получится некрасиво, и Шибаев никогда бы не стал обсуждать похождения его, Алика, с третьим лицом, тем более если бы этим третьим лицом была женщина. В смысле, существуют некие неписаные правила и коды между мужчинами и друзьями, ну вроде женщина друга – табу, или доступнее: «мою бабу не лапать», как говорит сосед-алкаш Колька, ревнующий жену к Ши-Бону, а также: третий должен уйти… Как-то так.

– Я завидую вашей дружбе, – вздохнула Яна. – Вы друг за друга горой… Женщины так не умеют. И дело у вас общее, опасное и полное риска.

– Какое? – едва не вырвалось у Алика, но он вовремя прикусил язык и пробормотал: – Да, полное риска…

Шибаев пришел в себя от нестерпимо яркого света, бьющего в глаза. Он лежал на чем-то твердом; по мелкому подрагиванию он понял, что его куда-то везут. Над ним нависало лицо марсианина: громадные блестящие глаза, обведенные ярко-голубым ободком, торчащие дыбом бесцветные перышки, кроваво-красный рот и острый подбородок. Марсианин издавал пронзительные звуки, похожие на щебет.

– Вы меня слышите? Где болит? – с удивлением услышал Шибаев. – Посмотрите на меня. Вы меня видите?

Шибаев попытался поднять руку.

– Он пришел себя, – сказал другой марсианин, похожий на человека. После чего надавил на грудную клетку Шибаева, и тот застонал. – Возможно, сломаны ребра. И сотрясение. Вообще удивительно, что жив.

– Вы… кто? – с трудом произнес Шибаев.

– Соображает! – обрадовался марсианин, похожий на человека. – Вы помните, что с вами случилось?

– Очки! – произнес Шибаев. – Очки!

– Бредит, – сказал первый марсианин.

– Это твои очки, – ответил второй, тощий и длинный. – Я тоже боюсь.

– Очки… голубые, – повторил Шибаев, пытаясь подняться. – Идиот! Господи, какой идиот! Птица… внутри!

– Лежите, вам нельзя двигаться! – заверещал марсианин в очках, и Шибаев понял, что это была женщина. – Птица? По-моему, он бредит, – обратилась она к тощему и длинному.

– Что… случилось? Кто вы?

– Вы попали в ДТП на перекрестке проспекта Мира и Пятницкой, поехали на красный свет, в вас врезался рефрижератор, машину отбросило с полотна на бетонную ограду бульвара и… – длинный тощий парень цыкнул зубом. – Совсем ничего не помните? Считайте, повезло, что остались живы. Правда, возможны разрывы внутренних органов… А может, и нет, – прибавил он оптимистично. – Тому тоже не повезло, нечего было переться через центр, и получается, вам опять повезло, закон на вашей стороне… Хотя с красным светом вы не правы.

– Куда?

– Куда мы едем? В третью травматологию, там вас осмотрят, сделают рентген…

– Телефон! – потребовал Шибаев.

– Где его телефон? – спросила докторша в громадных очках с затемненными стеклами в ярко-голубой оправе.

– Не было вроде…

Шибаев снова попытался подняться, и белый трясущийся потолок тут же рванулся вниз.

– Лежите, больной, – сказала докторша. – Вам нельзя двигаться.

Машина остановилась, распахнулись дверцы. Шибаева перегрузили на каталку и куда-то поволокли. С темного уже неба сеял мелкий дождь; он стал с жадностью хватать ртом мелкие холодные капли.

Его протащили через длинный коридор, озаряемый синюшными светильниками, и он почувствовал, что кортеж стал. Пронзительные голоса, топот, визг сирены, коридорное эхо… Все это было где-то далеко, за пределами сознания, которое подавало одну команду: встать! Давешняя птица царапала внутри, стремясь вырваться наружу.

Он сполз с каталки и постоял, с трудом удерживаясь на подкашивающихся ногах. Потом, никем не остановленный, пошатываясь, двинулся на поток холодного воздуха, где, как он сообразил, находился выход. Мозг его сверлила одна мысль: «Идиот! Какой идиот! Не понял… не заметил… узколобый жлоб!» Почему «жлоб» – неизвестно. Так он чувствовал. Возможно, потому, что жлоб всегда узколоб…