Лариса Соболева - Месть без права на ошибку

Больше у Веры ничего не было под руками, а Илья прыгнул, намереваясь со всего маху налететь на строптивую любовницу. Как юла, Вера крутанулась в сторону, Илья промазал, больно стукнувшись о входную дверь. Пока он разворачивался, она успела открыть шкаф в прихожей, в Илью полетела одежда: куртки, пальто, плащи, зонты – все, что попадалось. В завершение она пнула его ногой, кажется, в бок, он со стоном скорчился, завопив:

– Убью, гадюка!

Она вбежала в гостиную, ища выход или что бы такое схватить. Стулья слишком громоздкие (под старину), пластиковый столик-бар на колесах, диваны-кресла, пенал до потолка с хрусталем – просто сверкающий ужас какой-то…

Дверь! Дверь на балкон! Туда! Но из прихожей наступал Илья с недобрым блеском в очах. Пластиковый столик на колесиках Вера толкнула наперерез горе-любовнику. Бац! Посыпались бутылки. Обрадовалась рано, столик врезался, но не в Илью, а в угол стены. Он совсем рядом, схватил ее за полы пальто. Вера рванула вперед, не рассчитала силу рывка, упала и сбила с ног Илью, который быстро, по-пластунски, подползал к ней.

Она отбивалась ногами. Ага, пяткой попала в глаз – так ему и надо. Несмотря на отчаянное сопротивление, Илье удалось схватить ее за ноги и подтянуть к себе. Все, он придавил весом, обхватил руками… а Вера вдруг резко перестала сопротивляться, обмякла.

Илья готов торжествовать победу, но не торопился, дух переводил – извините-с, возраст. Сейчас он ее… он ее… Первое – избить гадюку, в норму привести истеричку. И влепил-таки пощечину, после рассмеялся, глядя на сморщившуюся Веру, потом улегся сверху… Да как взвыл от боли, забыв обо всем. Гадюка кусачая впилась зубами в плечо и, пока Илья отходил от боли, вопя ругательства, легко высвободилась. Осталось пробежать вперед к заветной балконной двери, но что-то толкнуло оглянуться…

О, да, никогда нельзя поворачиваться к врагу спиной. Илья замахнулся бутылкой… Летит. Вера присела. Ба-бах! Бутылка влетела в пенал с хрусталем. Начался грохот, похожий на салют. В Веру полетела вторая бутылка… – туда же, в пенал, добила остатки хрусталя. Третья… Напольную вазу Вера использовала в качестве щита, прикрыв ею голову. Отлично! Остатки вазы она бросила в Илью с совершенно диким хохотом.

Он озирался, ища подходящий предмет, рыча также дико. И тут ее осенило. Мгновенно очутившись рядом с ним, Вера врезала коленом в то самое место, которым он «думал» наедине с ней. Времени хватило и балкон открыть, и перелезть через перила. Последний раз оглянулась. Ругаясь нелитературным языком и корчась от боли, Илья ковылял к ней. Вера прошла немного с внешней стороны балкона, держась за перила и выбирая место, чтоб не угодить на кусты. Прыгнула. Прыгнула удачно, на клумбу. Всего-то второй этаж…

– Вера, Вер… – толкала ее Тамара. – Хлопай! Спектакль кончился. Классный, правда? Что сидишь?

До слуха дошел набиравший силу гром аплодисментов, на сцене Костя и Антон элегантно опускали головы перед публикой. Отыскав в зале Лиду, Веру и Тамару, Антон послал им улыбку и подмигнул, Тамара пришла в неистовый восторг: завизжала, подпрыгнула, замахала двумя руками с идиотским улюлюканьем. Вера напомнила ей, впрочем, напоминание не возымело действия:

– Тамарочка, это театр, а не концерт попсы…

…Всего-то второй этаж. Вера бежала со всех ног, не оглядываясь, бежала легко и свободно, босые ноги не ощущали холодной земли. Отбежав достаточно далеко, остановилась, тяжело дыша. Вдруг новая волна накатила на нее. Военные действия, развернувшиеся на просторах жилища Васкова, довели до сумасшедшего смеха. Она хохотала, держась за живот, хохотала до слез, истерично. Вот это битва была! Жаль, на пленку некому было снять. Босая, хохочущая, шла Вера пешком к дому тети Паши. Вспоминая отдельные эпизоды, она останавливалась и заливалась хохотом с новой силой, шла, шатаясь, как пьяная. Она и была пьяна, не от вина, конечно, от акта возмездия. Разбитое корыто Илюше не по плечу, а удар по самолюбию страшней физического уничтожения.

Вера и знать не знала, ведать не ведала, но военные действия запечатлены, как и смелый прыжок с балкона. Дурнев – исполнитель, сказал хозяин – следить и снимать интересные эпизоды, он выполняет. Денис не подумал, что вот уже достаточно большой период времени его не приглашают с отчетом к хозяину, не спрашивают о добытых сведениях, а о нем всего-то забыли. Расин – потому что его перестал интересовать Васков. Черемис… тому вообще не до Ларской и патрона. Вот и ходил за Верой Денис, собирая никому уже не нужные сведения.

В тот вечер он проследил за ней до самого дома Васкова и столкнулся с проблемой – второй этаж плюс квартира двухуровневая. Как быть? Пока он соображал, как ему оказаться на уровне второго этажа, у Ильи и Веры началась разборка. Дурнев присмотрел дерево напротив окон Васкова, задевающее ветками балкон, на него и залез, заглянул внутрь и рот разинул. Ларская и Васков (одно из первых лиц города!) безобразно дрались. Зрелище оказалось настолько увлекательным, что Дурнев не сразу вспомнил о камере, а вспомнив, поспешно включил и направил объектив на поединок. Когда же Ларская вздумала прыгать с балкона, едва не свалился, так как не заметить его на дереве без листвы практически невозможно, хоть и темно. К счастью, она находилась в состоянии, когда вокруг ничего не видят. Она спрыгнула вниз, подскочила, будто с перины, и дунула прочь. На балконе появился с перекошенной рожей Васков, сдавленным голосом хрипел:

– У, сука, разорву…

Дурнев срочно отключил камеру, вспомнив о ярком красном глазке, направленном на глубокоуважаемого зама. Денис замер, прижавшись к стволу, и затаил дыхание. Васков корчился, сгибался, подпрыгивал и стонал, приговаривая:

– Ммм… Гадюка…. Ммм… Ненавижу! Стерва…. Ммм…

Наверное, бедняге переносить боль было легче, жалуясь осенней прохладе, прыгнуть вслед за любовницей не решился. Он еще некоторое время торчал на балконе, то таращил глаза, то их зажмуривал, но вот, прихрамывая и стеная, удалился в разгромленный дом. Едва Васков повернулся спиной к Дурневу, дерево затряслось, ибо Денис содрогался от беззвучного смеха.

Костя и Антон бодренько вышли из театра и двинулись к стоянке автомобилей. Тамара вдруг поскакала им навстречу, изливая восторги:

– Бесподобство! Сплошное бесподобство! Это что-то! Антоша, вы чудо! Костя, я в бесподобном восторге! Я хохотала как бешеная! Ну, просто как ненормальная. Клянусь, не спектакль, а бесподобство!

Вера перевела взгляд на Лиду и прочла мысли подруги: «Велик и могуч русский язык». Лидочка, воспитанная бабушкой-аристократкой, дожившей до девяноста лет и говорившей на потрясающе красивом русском языке, конечно, пошла не в бабушку. Однако она терпеть не могла личностей, умудряющихся из сорока слов соорудить новые, чем и пополнялся их словарный запас. Но двум артистам до лампочки шероховатости в речи невежественной Тамарочки, после спектакля они в состоянии реагировать только на похвалу.