Виктория Платова - Два билета в никогда

Ты украла моё сердце, Из, – живое и настоящее. А потом поколдовала над ним, как алхимик, сунула в печь, залила кислотой и раздробила молотком. И сделала еще массу вещей, сверяясь с алхимическим справочником. А может не сверяясь. И мое сердце съежилось, усохло, перестало быть живым. Теперь это всего лишь кусок металла, пусть этот металл – и золото.

Кому оно нужно? Никому.

Но спасибо, что вернула, ах-ха-ха!

Просто необходимо немедленно избавиться от дерьмового подарка. И таки запулить в стену: сначала медальон, потом ключи. Но я не делаю этого.

Смотрю и смотрю на подвеску с цепочкой. Потом переворачиваю китёнка. На обратной стороне выгравирована буква «А».

А… давай никогда не расставаться, детёныш!

А… давай вместе рванем в Аргентину, к китам!

А… давай напишем дневники мотоциклистов!

А… – аааа-абажаю тебя!

Нет.

Нет-нет-нет.

А… ветер и дождь терзают твое

Печальное от одиночества лицо.

Убегай, отвернись, убегай, отвернись, убегай.

Убегай, отвернись, убегай, отвернись, убегай.

Совсем как в «Smalltown Boy». Только это – не третий такт.

Нет.

Нет-нет-нет.

Август (в августе мы ездили в Выборг, было здорово)

Аргентина (без комментариев)

Армани ( сворованный пиджак, о-оо!)

Нет.

Нет-нет-нет.

Это всего лишь мое имя. Анна, Анюта, Анечко-деточко. Анна, а вовсе не Детёныш. Изабо просто отстранилась от меня, разжала руки и даже не дала себе труд посмотреть, как я лечу вниз, кувыркаясь.

Назло тебе не разобьюсь.

А китёнок и вправду красивый. Трогательный. Еще секунду назад я готова была избавиться от него, но теперь…

В конце концов, это подарок.

Непослушными пальцами я приоткрываю колечко замка и завожу цепочку за шею. Всё, дело сделано. Интересно, как быстро медальон обнаружит Ма? Ведь снимать китёнка я не собираюсь.

Ма заметила его дня на два раньше, чем сказала мне об этом. Видимо, два дня ушли на проработку тактики: как бы половчее выведать у Анечко-деточко, откуда у нее такой попсовый медальон. Но так, чтобы это не выглядело допросом с пристрастием.

– Какая интересная штучка, – нейтральным голосом сказала Ма за завтраком, разглядывая мою шею.

– Ты о чем? – получилось в тон и так же нейтрально.

– Я о твоем новом украшении.

– А-а… Вот, купила. В ларьке, где газеты продаются.

– И за сколько же ты его купила?

– Не помню. Кажется, за полтинник.

– За полтинник?

– Ну, или дороже. Рублей на десять. Там была распродажа бижутерии. Симпотная вещичка, да?

Ма подозрительно прищурилась.

– Значит, бижутерии?

– А ты что подумала?

– Как-то на бижутерию это мало похоже.

– А на что похоже?

– Это ведь золото, детка. – В голосе Ма послышались трагические нотки. – Твоя мать не настолько глупа, чтобы не разбираться в этом.

– Ма… Ну сама подумай, откуда золото в обычном уличном ларьке?

– Вот и я удивляюсь. И другое удивляет не меньше: откуда у моей дочери деньги на золотые украшения?

– Версия с бижу не прокатила? – Я сочувственно посмотрела на Ма.

– Придумай что-нибудь другое. Поправдоподобнее.

– Кредит отпадает?

– А сама как считаешь?

Ма рассмеялась особенным смехом, известным в узких семейных кругах как «доверительно-дружеский».

– Нашла на улице?

– Уже лучше. И могло бы прокатить. Если бы ты с самого начала так и сказала, а не придумывала бы дурацкую историю про ларёк. Ты же знаешь, детка…

– …маленькая ложь рождает большое недоверие, – закончила вместо нее я.

– Итак.

– Далась тебе эта штуковина.

– Итак, – снова повторила Ма.

– Ну, хорошо. Это подарок.

Ма молчала так долго, что я успела доесть хлопья и налить себе чаю.

– Я должна о чем-то беспокоиться? – наконец спросила она.

– Нет.

– Кстати. Ты так и не познакомила меня со своим мальчиком.

Давай, Анечко-деточко!..

– Мы больше не встречаемся.

– Вот как?

– Он меня бросил. Это был его прощальный подарок.

– Хочешь об этом поговорить, детка?

– Я в порядке, Ма.

– Не думаю, что тебе следовало принимать…

– Почему нет? Должна же быть какая-то компенсация за душевные страдания? С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Ма смотрит на меня так, как будто видит впервые. И увиденное ей не очень-то и нравится. Для девочки, которую только что бросил мальчик, я веду себя слишком… э-э… цинично. Ма вообще против цинизма, она считает его разрушительным. Если человек решил удариться в цинизм – значит, с ним не все в порядке…

Со мной все в порядке.

Настолько в порядке, что я даже начинаю думать о Ба: сейчас бы она точно не сказала «Ничего от Новиковых». Возможно, я бы даже заслужила ее одобрительную ухмылку.

Вестей от Из нет.

Ее обещание писать не стоит ничего. И закидывать Изабо эсэмэс («пришли мне свое мыло») бессмысленно. Единственный номер телефона, который я знаю, выдает противоречивую информацию: сначала абонент находится вне зоны действия сети, затем он оказывается заблокированным. Но я еще на что-то надеюсь, сочиняя в уме длинные письма и подписи к ним:

Ччччмоке

скучаю. глаза щенка

вот такие дела

целую. и еще. и сюда. и вот здесь.

take care. bye

не целуюсь

Следующий этап («абонент в сети не зарегистрирован») воспринимается как данность. Изабо существует отдельно от нашего города. И от страны, наверное, тоже. И от Аргентины, о которой мне теперь известно практически все, вплоть до отметки 42 градуса южной широты. За ней расположен полуостров, название которого я ни за что не запомню.

Я учу испанский.

Я пишу роман. Ну… Это громко сказано. Накарябано всего четыре главы, три под большим секретом прочитаны Котовщиковой. Котовщикова считает, что я гений, но нужно что-то делать с сюжетом. Он смахивает на сюжет нескольких фильмов, названия которых вертятся у нее в башке, вот только ухватить их невозможно. А еще ей не нравится засилье байков, ружей «Кригхофф» и имя главной героини. Менять имя я не собираюсь даже в угоду своей лучшей подруге: весь его смысл состоит в том, что в нем не упоминается Изабо.

Ни в одной букве.

В моей жизни есть и другие изменения, и Изабо страшно удивилась бы, узнав о них…

Нет.

Нет-нет-нет.

Она никогда и ничему удивляется, а уж тем более, если речь идет о давно забытом детёныше. Выкинутом на помойку за ненадобностью. Но детёныш-то ничего не забыл (пичалька! ☹☹☹ ). Он постоянно прислушивается к разговорам Ма и Папито, не обсуждают ли они частную жизнь дяди Вити и его «шлюхи-жены»?