Тимоти Уилльямз - Черный август

С Новой улицы время от времени доносились звуки проезжающих машин – автобусов, такси, приглушенный вой какойнибудь «веспы».

– Да, все правильно, – сказал синьор Беллони, загибая пальцы. – Розанна родилась в 1930 году, а Мария-Кристина – в 1941. – Он о чем-то задумался, покусывая кончик языка. – Думаю, что сначала мой братец примкнул в фашистам, потому что захотел власти и публичного признания. На самом-то деле и на то и на другое ему было плевать. Но ему нравилось позировать. Он любил фашистскую форму: китель и черная рубашка скрывали его брюхо. И, наверное, он получал удовольствие от того внимания, которым его одаривали все женщины. Фашист ли, нет, но он сделал все возможное, чтобы меня не демобилизовали. Я был призывником 1916 года и без него загремел бы в Испанию или в Грецию. А может быть, и в Россию. – Он помолчал и прибавил: – В России у меня погибло много друзей. А иногда я думаю, окажись я среди них, все было бы гораздо проще.

– Мой старший брат погиб в горах в 1945 году. Его убили. А мне повезло. Я получил место в международном банке. В 43-м работал в Риме, а потом переехал на юг. Я говорил поанглийски – проучился год в одной школе в Лондоне, и вскоре мне предложили работу американцы. Работая на юге, я много общался с людьми – с теми, кому вскоре было суждено заняться возрождением новой Италии. Сведения, которые я получал от них о моем брате, наводили на мысль, что он тронулся рассудком. Я тогда думал, что он попросту сошел с ума. Италия изменилась, а он воспринял это как личное предательство. Поэтому, когда в Сало была установлена марионеточная республика, он решил расправиться со всеми теми, кто отвернулся от него после того, как король отстранил от власти Муссолини.

– Что с ним стало?

– Из того, что мне рассказывали, складывалось впечатление, что он хуже немцев. Лютый зверь, жаждущий крови врага. О жителях Брианцы вам, наверное, слышать доводилось. Их трудно разозлить, но уж коли кровь закипела, удержу нет. И вот…

– Да?

– Его убили. Джованни убили. В январе 1945 года, когда мой брат выходил из борделя, его на месте уложила пуля. – Синьор Беллони с невеселой улыбкой взглянул на Тротти. – А через год моя невестка Габриэлла снова вышла замуж. За молодого и обаятельного партизанского главаря с юга. Ей тогда было сорок, а ему – двадцать девять.

– Родом он был с юга. Образовал партизанский отряд, который действовал в течение последних девяти месяцев войны. Вообще-то Габриэллу понять можно. Он был из тех смуглых красавцев, которые иногда попадаются на юге. Прекрасная кожа. Очень высокий. Лишь много позже я узнал, что дезертировал он из фашистской армии не из каких-то там благородных побуждений политического характера, а просто потому, что убил человека – за карточной игрой. А многие из его партизан были не лучше бандитов.

Облака в сгущающейся синеве неба превратились из розовых в зловеще красные.

– Я тешусь мыслью, что поступок Габриэллы был продиктован желанием сохранить за семьей ножевую фабрику. Возможно, она надеялась, что ее брак с влиятельным антифашистом поможет восстановить репутацию Беллони. Но после войны фабрика была конфискована молодой республикой… Это, конечно же, случилось после того чудовищного референдума по поводу монархии. А большую часть оставшегося у семьи состояния благополучно промотал ее муж. На тряпки, женщин и лошадей. Тогда мало кто мог позволить себе купить и велосипед, а он разъезжал повсюду на великолепной «ланче-априлии». Вокруг него постоянно сшивалась куча приятелей. Частью – из бывших партизан, а по преимуществу – преступники с юга, скрывавшиеся в Милане. Боюсь, что Виталиано не отличался на сей счет особой разборчивостью.

– Опрометчивый поступок совершила ваша невестка.

– К счастью для семьи, мой братец Джованни вложил большую часть своих капиталов в недвижимость. А я, получив к тому времени право заниматься юридической практикой, работал тогда в американской нефтяной компании в Милане, и мне удалось кое-что спасти от разбоя Виталиано. А он становился все наглее. В начале 50-х – он тогда сидел без работы – Виталиано пристрастился к спиртному. А пьяным он мог быть очень жестоким. Жестоким к жене, жестоким к детям. Раньше он жил в Фодже и там был женат, его жена умерла перед войной. Вместе с ним к Габриэлле и ее дочерям присоединились и двое его детей – замечательные дети, помладше Розанны, но старше Марии-Кристины. Жили они дружно – наверное, всех сплачивал страх перед Виталиано. От меня же помощи им было мало. Для многих Виталиано по-прежнему оставался героем-антифашистом, а мы, Беллони, – закоренелыми фашистами. Наследство братца. Я, конечно, знал, что Габриэлла несчастна, но, вы, должно быть, помните, – он похлопал ладонью по расстеленной на скамье газете, – развестись в то время было невозможно. Италия по-прежнему оставалась правоверной католической страной, и замужние женщины вынуждены были нести свое бремя молча.

– Вы говорите как феминист, – сказал Тротти.

Синьор Беллони улыбнулся:

– Я восхищаюсь женщинами, я преклоняюсь перед ними за способность к самопожертвованию. Может быть, поэтому-то я так и не женился.

– Как так? – Тротти в недоумении поднял брови.

– Чтобы быть мужчиной, нужно быть сильным. Сильным, надежным и непреклонным. Этого от мужчины требуют женщины. А это, мне кажется, совсем не тот тип личности, которому я хотел бы уподобиться.

– Но для того, чтобы управлять банком, тоже нужно быть сильным, надежным и непреклонным.

Синьор Беллони засмеялся.

– Один раз я чуть было не женился – давным-давно, комиссар. В другом городе. Но молодая дама раздумала и обручилась с одним английским офицером с длинным носом и тросточкой. И поэтому я нашел своей любви иное применение. – Он помолчал. – Теперь вы понимаете, почему я так привязан к Розанне.

– Вы полагаете, что она жива?

– Комиссар, ни за что бы не стал тратить вашего времени, если бы я не был уверен, что мой рассказ будет вам полезен.

– Но зачем мне все это знать?

Беллони поднял руку.

– Я видел вас сегодня утром в больнице. Я хотел с вами поговорить, но вы спешно ушли с двумя своими приятелями. Видите ли, о вас говорила мне Розанна.

– Обо мне?

– Мне припоминается, что вы несколько раз приглашали ее в ресторан.

Тротти, слегка смешавшись, рассмеялся.

– Она об этом вам рассказывала?

– Вы ей очень нравились. Она считала вас добрым человеком. Рассказала, что вы одиноки, что жена вас оставила.

– Мы с Розанной встречались раза два, но ничего серьезного в этих встречах не было. Друзья – мне всегда хотелось думать, что мы с ней друзья.

– И вы верите в дружбу между мужчиной и женщиной, комиссар Тротти?