Дмитрий Серков - Корпорация «Коррупция»

– Каждый день, как на минном поле…

Штурмин раздраженно махнул рукой. Ему надо было выговориться.

– Изменилось мировоззрение. В корне. Я воспитывался на других идеалах. Тогда было почетно стать космонавтом, врачом, милиционером, учителем. А сейчас? Самая популярная профессия у детей – чиновник. Радоваться бы надо: в девяностые мальчишки хотели стать бандитами, а девчонки – путанами, но… Сегодня молодежь приходит в правоохранительные органы, в школы, в государственное управление с одной целью – рубануть бабла по-быстрому. Не чтобы служить обществу, расти в профессиональном плане, даже не заработать, а нахапать по-легкому. Припасть к кормушке! Дальше – хоть трава не расти. Уровень подготовки – никакой. А мне такое – как нож по сердцу.

Сложившаяся ситуация ведет к неминуемой гибели Отчизны. А я офицер! Я присягу давал! И все они, – он обвел взглядом зал ресторана, – чуют мое отношение. Чуйка у них звериная. Потому и улыбаются, потому и заискивают. Надеются, что не разгляжу я за клоунской маской добропорядочности шакалий оскал. Но они не хищники, как думают.

Они падальщики… Их не волнует, что происходит здесь, в России. У них уже все там – жены живут в Европе или Америке, дети учатся в гарвардах и стенфордах, бизнес переведен в оффшоры, а здесь – только любовницы и налаженные контакты. Нависни какая угроза – как ветром сдует. Последние чемоданы с валютой подхватят и – наутек!

– И что? Дать им спокойно уйти?

Штурмин рубанул рукой по воздуху.

– Ни за что! Выявить связи, перекрыть всяческие пути отхода и затем накрыть всю кодлу. Одним махом, чтобы пикнуть не успели. Чтоб другим неповадно было!

– Это долго, – разочаровано резюмировала Алена.

– То-то и оно, – согласился советник. – Пока мы их осторожно, чтобы не вспугнуть выявлять будем, они всю страну по кирпичику за кордон вывезут. Потому особо зарвавших дергаем сразу – на суд общественности. Чтоб и люди видели, что власть не дремлет. А по остальным работаем долго и скрупулезно, но так, чтоб с крючка уже не соскочили… Здесь же видишь еще какая закавыка: с кандачка серьезное дело не делается, масштабные расследования годами длятся, а людям результат сегодня нужен. Не светлое будущее – уже проходили, а светлое настоящее. Ведь масштабы коррупции поражают воображение, а недовольный народ ждать не будет, на улицы выйдет, слабую, по его мнению, власть на вилы поднимет. Вот тут как раз самое сложное: и дело до конца довести, и доверие людей не потерять. Политика, чтоб ее… – Он прервался, точно собираясь с мыслями, словно определяясь – говорить ли – а затем продолжил. – Есть и еще проблема, которая почему-то активно замалчивается всеми: коррупция сегодня больше носит международный характер, скорее внешний, нежели внутренний. Ведь раньше как было? Надо тебе что-то от чиновника, ты ему в конверте на стол кладешь – и продуктивно вопросы решаешь. Затем научились на счет в банке перечислять, пластиковые карты на имя коррупционера выпускать стали, ну а сейчас дальше пошли. Прогресс, как говорится, не стоит на месте. Сегодня же везде оффшоры, через них и идут финансовые потоки.

Деньги даже в Россию не попадают, а оседают за границей. Там, где налоговый рай и запутанные схемы владения компаниями. Для того, чтобы раскопать истинного бенефициара, выгодоприобретателя, необходимо тесное взаимодействие с иностранными коллегами… А они далеко не все и не всегда охотно идут навстречу нашим правоохранительным органам, не так быстро, как хотелось бы, отрабатывают наши запросы… Вот и получается, что клеймят Россию на чем свет стоит, рейтинги коррупционные ежегодно выпускают, а как до дела доходит, так фактически коррупционеров и покрывают. Понимают, что мздоимство ослабляет государственную систему, подрывает экономику, потому и ждут, когда мы свалимся…

Штурмин еще некоторое время продолжал монолог, указывая на внутренних и внешних врагов, которые стараются ловить рыбу в мутной воде отечественного беззакония, приводил все новые и новые доводы, оперировал фактами и цифрами, даже взывал к совести и гражданскому долгу. По всему видно было, что наболело, что надо выговориться, чтобы вновь вернуться на тропу войны с взяточничеством и преступной халатностью в государственном управлении, которую советник определил своей главной задачей.

Затем он сник, точно сдулся, выпустив пар, и, глянув на часы, поспешил откланяться:

– Прошу меня простить, Алена, вынужден бежать. Волка ноги кормят. – Борис Андреевич подавил ухмылку. – До завтра.

Завтра советник пообещал ей целый рабочий день.

Теперь Алена точно знала, как будет выглядеть статья о буднях советника губернатора Бориса Андреевича Штурмина…

Из дневника Алены Соболевой. 31 декабря

«Вот тебе и новый год!

Ни желания, ни возможностей. Только тупая боль в висках и ломота во всем теле.

Уже третьи сутки здесь, третьи сутки одна. Наедине с собой. Редкие посетители в лице коллег – не в счет. Им не понять меня, не понять обиды от случившегося, не понять моего одиночества. Не было сил писать, не было сил делиться горечью поражения. Хотелось, чтобы все провалилось в тар-тарары, чтобы время, повернувшись вспять, вернулось в тот самый день, когда я наткнулась на злосчастный сайт Дмитрия Смелова, чтобы город-курорт Южноморск никогда не появлялся в моей жизни. Хотелось, оказавшись в прошлом, свернуться калачиком на диване, укрыться мягким пушистым пледом и включить по TV добрые диснеевские мультфильмы, и чтоб за окном обязательно шел дождь, звонко стучал по крышам, ручейками сбегал по стеклу. Чтобы дымилась на журнальном столике чашка кофе, чтобы тихо тикали часы, отсчитывая секунды, минуты, часы течения моей жизни».

Белый свет неоновых ламп тускло освещал крашенные стены крохотной больничной палаты. Раковина, тумба, стул и койка. Каждое движение болью и ломатой отдавалось во всем теле. Пахло накрахмаленным бельем и лекарствами.

На единственном стуле, положив руку на край кровати, сидел ОН. Алена видела лукавый прищур чуть насмешливых глаз, четкую линию носа, немного надменный изгиб губ с запекшейся в уголке ссадиной.

– Извини, что не мог прийти раньше…

Борис Андреевич Штурмин чувствовал себя не в своей тарелке, по спине пробегали мурашки: медицинские учреждения давили на него, делая беззащитным, почти мальчишкой. Белый врачебный халат, небрежно накинутый на плечи, обезоруживал, не одевал, а раскрывал перед всем миром.

– Не люблю больницы…

В его руках были принесенные с собой пакеты фруктов и шикарный букет метровых темно-красных роз, под который пришлось выпросить пластиковое ведро – ни в одну доступную в больничной палате тару цветы не могли уместиться.