Юлия Алейникова - Проклятие Ивана Грозного и его сына Ивана

– Глупая, сын у тебя живой, о нем думай. А тут уж теперя чего? – сожалеюще вздохнул Федот. – Теперя уж не поможешь. И то еще повезло, что я проходил. Идем уже, покуда не передумал, – добавил он строго, отчего-то застеснявшись своей мягкотелости.

Федот жил на Большой Подьяческой улице во дворе красивого дома, на втором этаже, в собственной квартире. Раньше в ней обитал какой-то банковский служащий. Так дворник сказал. А теперь обитал он, Федот. Прямо в старых хозяйских мебелях и обитал.

Квартирка была из трех маленьких комнат, но Федоту и одной хватало. Спал он и ел прямо в зале, а дальше и не ходил, чего дрова-то переводить. С дровами в Петрограде туго.

А вообще, квартира удобная, и до службы недалеко. Сюда-то он и привел своих гостей.

– Вот, значит, – неловко откашлялся, проводя в комнату. – Тама, значит, устраивайтесь. А я здесь. Кухня, ванная, туалет, это по коридору. Чего надо, в шкафах ищите. А я пока чайник поставлю. Меня, значит, Федотом зовут. – Еще раз откашлялся для солидности и прибавил: – Федот Ильич. Чугунов, – потом еще потоптался, посмотрел на прижавшихся друг к дружке гостей и еще раз гостеприимно предложил: – Заселяйтеся.

Первые дни они почти не выходили из своей комнаты. Боялись. Когда хозяина не было дома, Елена Александровна стряпала из продуктов, которые приносил им их благодетель, ели, разговаривали с Андрюшей, но только шепотом. Словно кто-то мог их услышать в пустой квартире. Про отца старались не говорить, но оба плакали по ночам, прижавшись друг к другу. Все время боялись. Боялись грубого, непонятного человека зачем-то взявшего их к себе. Он был большевиком. А, может, эсером или еще кем-то. Ходил с пистолетом. И наверное, где-то служил. В этих их наркоматах, советах, а значит, был чужим, опасным, и что ему от них надо?

Когда он возвращался, Елена Александровна ставила чайник, накрывала на стол и снова уходила к себе. Все это молча, не поднимая глаз. Андрюше из комнаты выходить запрещала.

Сперва она боялась, что он будет приставать к ней, попытается изнасиловать. И больше всего боялась за Андрюшу и готовилась молча все снести, лишь бы спасти сына. Но он ее не трогал. Приносил еду, дрова, не обижал. И как-то незаметно они оттаяли, стали здороваться, разговаривать, обжились.

Теперь по вечерам, если Федот приходил не поздно, он рассказывал Андрюше про революционных матросов, про морские походы, про крейсеры и русско-японскую войну. Андрюша слушал, раскрыв рот, с горящими от восторга глазами. Елена присаживалась на стуле возле самой двери их с сыном комнаты и что-то тихонько вязала или штопала, слушая рассказы Федота.

Вскоре у них появилась традиция совместных чае-питий. Федот Ильич любил пить чай вприкуску, громко прихлебывая из блюдечка, и когда Андрюша, впечатленный рассказами о героизме русских моряков под Цусимой, налил по его примеру чай в блюдечко и старательно подул, Елена Александровна едва не схватила сына в охапку и не съехала с квартиры. Едва справилась с собой. Всю ночь не спала, считала часы до рассвета, молилась, а утром, когда чекист Чугунов отправился на службу, разбудила сына, посадила перед собой на стул и долго и подробно рассказывала ему славную историю дворянского рода Зелинских, напомнила ему о поколениях его предков, с честью и гордостью носивших эту славную фамилию.

– Андрей, ты должен понять, что твое происхождение, память твоих предков, твое воспитание и образование накладывают на тебя определенную ответственность. Федот Ильич, безусловно, храбрый, отважный человек, но он рос в других условиях, его социальный опыт не дает ему таких привилегий, а соответственно, не накладывает и таких обязательств, как на тебя. Твой кругозор, твои знания, прости за эту суровую правду, превосходят знания Федота Ильича. Он умеет писать, считать, но не знаком с вековыми пластами культуры, накопленными человечеством, – строго глядя на сына, объясняла Елена Александровна, пытаясь найти доступные, значимые слова, которые помогли бы мальчику понять суть различия, существующего между ним и малограмотным, простоватым мужиком из рязанской деревни, волей случая ставшим моряком Российского флота, нахватавшимся там вредных революционных идей, не до конца им понимаемых, а оттого слишком примитивно и прямолинейно трактуемых. Слишком просто и жестоко разделяющим понятия добра и зла, делящим мир всего на два оттенка: красный и белый. – Андрюша, никогда не забывай, кто ты. Всегда помни об отце. – Тут Елена Александровна всхлипнула, она всячески старалась обойти в разговоре тему погибшего мужа, чтобы не разреветься, и все же не смогла. – Помни о том, каким добрым, милосердным, справедливым и честным человеком он был. Он был человеком чести, а значит, никакая корысть и никакая выгода не могли заставить его пойти на подлость, низость, предательство и обман, – со слезами на глазах, дрожащим от волнения голосом продолжила Елена Александровна, усилием воли запрещая себе броситься в объятия к плачущему сыну. – Помни о нем всегда, сынок. Именно с него бери пример, с ним советуйся в любой сложной ситуации, у него проси одобрения и совета. А Федот Ильич, хоть человек и неплохой и даже очень отважный, – уже более сдержанным голосом проговорила Елена Александровна, – но все же как личность еще слишком незрел. Он во многом похож на ребенка, который уже научился ходить, говорить, знает самые простые правила поведения, например, что есть нужно ложкой, со всеми здороваться, но еще слишком мало знает, чтобы глубоко судить о мире и принимать сложные самостоятельные решения, – мягко закончила она. – Ты понял меня, Андрюша?

– Да, мамочка. Я всегда буду помнить папу. Он был самым лучшим, самым умным и добрым, и я буду стараться стать таким же, как он, – торжественно проговорил Андрюша. – Обещаю. – И бросился в объятия матери.

Больше Елене Александровне волноваться за сына не приходилось. Он по-прежнему с увлечением слушал рассказы матроса о его боевых подвигах, но теперь подчеркнуто внимательно следил за собой, а иногда бросал на мать вопросительные взгляды, словно ища одобрения, так ли он поступил.

А Елена Александровна в ближайшее время имела многочисленные поводы поздравить себя с вовремя проведенной беседой.

Возвращаясь со службы, Федот Ильич постоянно приносил какие-то продукты. Чай, сахар, селедку, хлеб, сушеные яблоки, иногда шоколад, картошку. Где он доставал их в голодающем городе, Елена Александровна не знала, но, вероятно, Чека хорошо снабжала своих сотрудников. Но иногда бывший матрос приносил домой вещи. Часы, портсигары, вазы, письменные приборы, вышитые скатерти, серебряные вилки, меха. Однажды принес ей шубу. Наступил ноябрь, и она стала мерзнуть в своем пальтишке, даже толстая шерстяная кофта не помогала. И однажды, увидев, как она дрожащая возвращается домой после короткой прогулки с Андрюшей во дворе возле дома, принес ей шубу.