Мария Спасская - Серьга удачи знаменитого сыщика Видока

– Это Егор со своей матерью, тёткой Оксаной, – пояснила хозяйка. – А на второй фотке он с Володькой Лукьяновым и Петечкой Уфимцевым.

– Который из них твой? – уточнила я, рассматривая развалившихся на лавке парней.

– Вот этот, – Дарья указала на крайнего слева парня, заснятого в тот самый момент, когда он поднёс ко рту руку с сигаретой и закрыл ладонью большую часть лица.

– Плохо видно, Даш. Трудно лицо рассмотреть.

– Давай я покажу тебе свадебное видео, – предложила хозяйка, поднимаясь с дивана и доставая из крайнего шкафа стенки планшет. – Месяц назад снимали, там лицо Егора видно хорошо.

– Какого числа вы расписались?

– Седьмого.

Дарья присела рядом со мной.

– Седьмого Глеб был в Дербенте, – припомнила я. – Его в командировку в Дагестан послали. Вернулся он десятого.

– А мой как раз девятого вечером уехал к другу в Тамбов.

Мы посмотрели друг на друга и стыдливо отвели глаза.

– Теоретически Глеб и Егор вполне могут быть одним и тем же человеком, – угрюмо констатировала я.

– И всё-таки я больше чем уверена, что это какая-то ошибка, – стояла на своём цветочница. – Не может мой Егор быть твоим Глебом. Только физиономии у наших мужиков похожи, а вообще-то они совершенно разные.

Когда Дарья включила планшет, я поняла, что она имела ввиду. Глядя на жениха, на то, как он двигается, как говорит, как смотрит, невозможно было узнать в нём Глеба. Если бы не лицо. Когда жених поворачивался к камере, я вся цепенела и подбиралась – настолько человек на экране походил на моего мужа. Но когда снимали общий план, я видела лишь разбитного мужичка с босяцкими повадками, совершенно несвойственными интеллигентному Глебу из благородного рода Белозерских. Я не могла себе представить, чтобы мой муж надел такой вот пиджак, повязал столь нелепый галстук и отплясывал бы, размахивая руками, как сельский дурачок.

– Ну что? – требовательно тронула меня за плечо Дарья. – Он? Не он?

– Даш, вот честное слово, не знаю, – смутилась я.

И тут меня осенило. Письма! Ведь Дарья переписывалась со своим Егором! Стоит взглянуть на почерк, и станет понятно, Глеб это писал или нет.

– Даш, а где те письма, которые ты получала из тюрьмы?

– Точно! Сейчас достану с антресолей!

Женщина вскочила с дивана и, придвинув к стенке стул, влезла на антресоли. Одну за другой она подавала мне стопки старых газет и картонные папки с платёжными квитанциями, хранимыми, должно быть, с дореволюционных времён. Примерно через час на антресолях не осталось ни единой бумажки. Растерянно взглянув на меня, Дарья заметила:

– Не понимаю, куда могли деться письма! Кому они понадобились? Я совершенно точно помню, что убирала их в полиэтиленовый пакет!

И, тяжело вздохнув, попросила:

– Сонь, подавай мне всё обратно, нужно убрать весь хлам до прихода Егора. Он страшно не любит бардака.

Когда с уборкой было покончено, Дарья взглянула на часы и ахнула:

– Мать моя женщина! А время-то уже половина седьмого!

Париж, 18… год

Стуча колёсами по булыжной мостовой, наёмный экипаж вёз Эжена Франсуа к окраине Парижа, туда, где на пустыре у самого леса раскинулся цирк мадам Ленорман. Всё чаще и чаще подсвеченные фонарями дома с лепниной и портиками перемежались скромными доходными домами. Видок держал перед собой карту Парижа, пытаясь сообразить, туда ли они едут. Возница всю дорогу ворчал, жалуясь на то, что имеет довольно смутное представление о нужном пассажиру районе, ибо достойные парижане крайне редко забираются в эту дыру.

– Это нищие кварталы, не понимаю, что такому приличному господину, как вы, могло понадобиться в подобном захолустье? Да ещё в столь позднее время! – то и дело оборачиваясь и с упрёком глядя на Видока, недовольно бурчал извозчик.

Видок не отвечал. Он думал о предстоящей встрече с Ратори. Когда городские дома окончательно перешли в покосившиеся хижины предместья, возница, не переставая брюзжать и сетовать, в кромешной темноте остановил лошадей у ярморочной площади. Торговые ряды уже опустели, и только из подсвеченного ярким фонарём балагана выходили на воздух посмотревшие вечернее представление зрители. Кинув вознице несколько монет, всё так же молча сыщик устремился против людского потока, отчаянно работая локтями и стараясь пробраться сквозь толпу к балаганным дверям. Преодолев сопротивление, Видок протолкнулся в просторный зал и увидел стоящего между рядами высокого худого человека, одетого в узкие полосатые брюки и широкую белую блузу без рукавов. Лицо его было присыпано белой пудрой, глаза обведены тёмными кругами. Остановившимся взглядом незнакомец смотрел в центр арены и что-то задумчиво жевал, необычайно напоминая лошадь. Или, скорее, зебру.

– Послушайте, уважаемый, где мне найти мадам Ленорман? – окликнул артиста Видок.

Тот обернулся и медленно двинулся в сторону спрашивающего. При этом ноги его сгибались в коленях не так, как у всех людей, а в противоположную сторону. Сыщик уже видел подобных уродов. У мадам Ленорман некоторое время работала девочка-пони. Потом необычную девочку перекупил более успешный цирк братьев Гажаевых, гастролировавший по всему миру. Но, видимо, взамен утраченной артистки гадалка обзавелась мужчиной-зеброй.

– Мадам Ленорман? – высоким дребезжащим голосом переспросил циркач, и Видок с удивлением понял, что это совсем не мужчина, а женщина. – Но я не знаю никакой Ле…

И тут, как будто что-то вспомнив, собеседница воскликнула:

– Ах да! Мадам Ленорман! Пройдите за кулисы, сударь, мадам у себя.

В несколько скачков Видок преодолел ряды скамеек и, нырнув за кулисы, углубился в лабиринт из узких проходов и крохотных комнаток, так хорошо ему знакомый по прежней жизни. Женщина-зебра неотступно следовала за ним.

– А скажите-ка, любезная, что же, Головорукий здесь больше не служит? – преувеличенно безразличным тоном на ходу осведомился сыщик.

– Впервые слышу о таком, – вяло откликнулась артистка в полосатом костюме. – Я здесь недавно, два месяца всего. Очень возможно, что ваш знакомый покинул цирк ещё до моего прихода.

– А сестрички Кристен и Айрис? Румяная Берта? Дея Селеста? Толстяк Петер? Они-то всё ещё в труппе?

– Простите, ничем не могу помочь, – дама помотала головой на длинной тонкой шее, и напудренное лицо её выразило неподдельную грусть. – Должно быть, известные вам люди служили здесь до меня.

Видок не был в балагане много лет и, следуя по коридору, про себя отметил, что за кулисами всё поменялось. Больше не возникало ощущения бутафории, предметы вокруг, несомненно, были самыми что ни на есть настоящими. Дойдя до того места, где некогда стояла бумажная китайская ширма, Эжен Франсуа увидел добротную загородку из резного дерева. Сквозь ажурную резьбу виднелась смутная фигура раскинувшейся на подушках женщины невероятных размеров, и Видок в первый момент даже не понял, что это и есть мадам Ленорман, которую он разыскивает. Сыщик шагнул за загородку и сдержанно проговорил, обращаясь к толстухе: