Инна Бачинская - Потревоженный демон

— Может, оставишь Глебушку? Я могла бы отвозить его в школу, забирать и делать с ним уроки. Ты со своими сменами совершенно не уделяешь внимания ребенку.

Ирина молчала.

— Ты меня слышишь? Может, хватит дурить? Я с тобой разговариваю!

Ирина никак не реагировала.

— Я тебя не понимаю! Ты очень переменилась за последнее время. В конце концов, мать — самый близкий тебе человек, который хочет только добра.

С тем же результатом.

Ирина не узнавала себя. Это была новая Ирина. Прежняя была не способна на бунт. Новая — способна, хоть и на молчаливый. После бурных событий последних дней она чувствовала себя как шарик, из которого выпустили воздух. Она зашла так далеко в своем бунтарстве, что даже не слышала, о чем говорила Татьяна Сергеевна. Ей было все равно. Она не собиралась оправдываться.

Сумка наконец была утрамбована, и Ирина, все так же молча, потащила ее в прихожую. Татьяна Сергеевна пошла следом, бубня об упрямстве и странном поведении дочери. Ирине хотелось сказать: «Ну так сдай меня в психушку!», но она, разумеется, этого не сказала. Она спускалась по лестнице, сумка стучала колесами, перелетая с одной ступеньки на другую. Татьяна Сергеевна шла следом. Она наконец замолчала, впервые почувствовав неладное, и испугалась.

Ирина вышла из подъезда и зажмурилась от яркого солнца. Глебушка пролетел мимо со стайкой мальчиков.

— Глеб! — позвала Ирина. — Сынок, мы идем домой.

Сын даже не оглянулся.

— Глеб! — повысила голос Ирина. — Мы идем домой!

— Ну ма! — ребенок остановился. — Давай останемся у бабушки!

— Нам еще к школе готовиться, сынок!

— Бабушка сказала, что сама меня отведет! Я не хочу один, а ты всегда на работе! Я не хочу домой!

— Оставь ребенка, — подала голос Татьяна Сергеевна. — Тут он хоть присмотрен…

Ирина почувствовала — еще минута, и она разрыдается. Даже сын против нее! «Тут он хоть присмотрен»! Значит, она, Ирина, плохая мать? Да, работа по сменам, один выходной… Она вспомнила, как сын ждет ее со второй смены, как бросается к двери, заслышав скрежет ключа. А иногда он уже спит — как был, в одежде, с грязными руками и замурзанным личиком. А на кухне пустая бутылка из-под кока-колы, которую он так любит, и недоеденные овсяные пряники, которые он тоже любит. В холодильнике есть суп, но его нужно достать и разогреть.

Иногда она по сорок минут ожидает эту чертову маршрутку, а Глебушка дома один…

Господи, ну что за жизнь! И уже в который раз мелькнула мысль: не нужно было разводиться. Да, ленивый, да, выпивает, да, врет, но… ведь семья! И отец. То, что она дать мальчику не в состоянии. Татьяна Сергеевна была против развода. «Ты не представляешь, каково быть одной, — говорила она, — весь воз придется тащить на себе. Пока молодая, еще туда-сюда, а потом увидишь! И сын вылетит из гнезда, опомниться не успеешь. Мальчика должен воспитывать отец. Это сейчас он маленький, ему хватает тебя одной, а потом… Не забывай, что ваши распрекрасные друзья останутся с ним, а тебя и не позовет никто».

Ирине вдруг пришло в голову, что она придумала себе спикеров, чтобы не быть одной, — этакое лекарство от одиночества. А прежние друзья, которые бывали у них в доме… она сама не хочет их видеть! Она вспомнила застолья, шуточки, приколы… они знали друг дружку с детства. Вместе заканчивали школу, учились в институте, присутствовали на свадьбах, крестили детей. Это был устоявшийся быт, а их развод пробил брешь в мощной стене содружества, и общие друзья долго не могли поверить, что такая прекрасная пара…

Так почему же они разбежались? У мужа случилась большая любовь, и он сказал ей об этом. Он словно повесил на нее необходимость принять решение. На другой день Ирина подала заявление на развод. Свекровь, которая воспринимала ее «без фанатизма» и осуждала за чистоплюйство, была тем не менее недовольна, так как за семью нужно бороться. А то — фьють! Раз, два — и развод! Мало ли что в жизни бывает, а все равно держаться надо друг за дружку, и парню отец нужен. Раньше у нее были претензии: и обеды не каждый день, и работа по сменам, и носки рваные у сына, но перед угрозой развода она приняла сторону невестки.

А что испытывала она, Ирина? Обиду? Чувство «обгаженности», как говорит приятельница Алина? Нет! Она ощутила облегчение — свобода! Свобода от нетрезвых разборок в прегрешениях столетней давности, от поздних приходов и вранья, от вечных субботников с воскресниками, а также от аварий на работе, которые требовали его присутствия.

— Позвони и узнай! — говорила свекровь. — Мужика надо держать во как! — Она показывала Ирине кулак. — Ты уверена, что он на работе? На субботнике? На воскреснике?

Но Ирина не звонила — стыдно было. Да и верила, что именно на субботнике или воскреснике.

Вот так и закончилась ее семейная жизнь. «Ты не парься, — утешала Алина, — тебя с руками оторвут! Найдешь себе еще!»

Увы, не нашла.

— Оставь ребенка! — повторила Татьяна Сергеевна.

— Ма! Я останусь с бабулей! — заныл Глебушка. — У меня здесь друзья, а там никого нет!

«Там» — у них на выселках, или в Черемушках — как кому больше понравится, где четыре громадных домины на пустыре, вечные сквозняки и разломанные качели на обширном дворе. Там и днем страшно.

— Ма! Ну, пожалуйста!

— Глебушка, ты бросаешь меня? — Ирина не придумала ничего лучше.

— Я с бабулей! А ты придешь к нам в выходной! А в школу меня бабуля отведет! Да, бабуля?

Баррикада, и они по обе стороны. И что прикажете делать? Заставить, накричать, затопать ногами? Сын расплачется, Татьяна Сергеевна бросится жалеть…

— Ладно, оставайся, — сказала Ирина. — Отнеси домой свои вещи.

— Я отнесу! — с готовностью отозвалась Татьяна Сергеевна, схватила сумку и побежала в подъезд.

Мальчик закричал:

— Ма, привет! — и умчался к товарищам.

Ирина осталась одна. Она постояла у подъезда, не зная хорошенько, что делать дальше. И пошла со двора. Обиженная, одинокая, со своими проблемами…

Четыре года после развода, а она все одна. Не оторвали с руками. Конкуренция большая, кроме того, все нормальные мужики женаты, и жены их держат во как. Одна? В широком смысле не одна. Есть сын, есть мама, есть «Спикеры». Был Кирилл Сотник… Кирюша! Шебутной весельчак, жизнелюб, умница, настоящий друг — журналист местной газеты, брошенный женой, которая не выдержала его вечных командировок. Они встречались, если можно так сказать. Виделись урывками, всегда с удовольствием, но оба понимали, что будущего у них нет. Не было искры, лишь симпатия. У Кирилла была слава бабника и гулены, все это знали. Ирина видела его в городе всякий раз с новыми подругами, но ей и в голову не приходило ревновать. Кирилл подмигивал, она улыбалась и кивала в ответ. Назавтра он перезванивал и кричал: «Иришка, ты как? Прекрасно выглядишь! Я забегу?»