Инна Бачинская - Потревоженный демон

Ей стыдно. Зачем, спрашивает она кого-то, зачем эта последняя капля горя? Зачем унижение? Как будто мало того, что было! Зачем еще? Ей никто не отвечает — некому отвечать. Зачем, почему, какой смысл — черт его знает! Так легла карта.

До этой финальной картинки она могла повторять себе, оправдывая Дельфина: ах, он ее помнит, он пришел через столько лет, он бы остался, но у него обязательства, его ждут в другом месте. А что теперь? А теперь стыдно! Даже в этом утешении ей отказано…

Капитан Астахов достал мобильный телефон, набрал Федора.

— Ты свободен? Ты где сейчас?

— В музее у Эмилия Ивановича. Уже ухожу. А что?

— У меня на повестке Раиса Смолякова, — ответил Коля. — В музее? С какого перепугу?

— Расскажу. Где и когда?

— Сейчас. Запоминай адрес.

Как в добрые старые времена, подумал Федор. Савелий Зотов давеча спрашивал, как насчет собственного детективного агентства — идея, будоражащая умы обоих уже довольно долгое время, причем втайне от капитана Астахова, который терпеть не может самодеятельности и любительства.

…Их рассматривали в глазок. Капитан Астахов показал раскрытые корочки. Дверь открылась на длину цепочки.

— Чего надо? — спросил резкий женский голос. — Я ничего не знаю.

— Госпожа Смолякова? Откройте, пожалуйста, — металлическим голосом произнес капитан.

Дверь закрылась — звякнула цепочка — и тут же открылась снова. На пороге стояла высокая сдобная блондинка с недовольным лицом, в коротеньком красном атласном халатике, босая. Федор скользнул взглядом по ее длинным открытым ногам.

Она молча посторонилась, и они вошли. Она побежала вперед, махнув рукой. Комната напоминала клетку райской птички — розовые атласные гардины, пластиковые букеты, яркое стекло в полированном серванте. Картины на стенах: развратная русалка на берегу озера и пышный натюрморт с перьями и фруктами. Блестящий кальян на журнальном столике; пепельница «обнаженная натура», пара глянцевых дамских журналов.

Они поместились на диване; блондинка уселась в кресло и пошла в наступление:

— Если вы по заявлению этой идиотки из пятой квартиры, то имейте в виду, у меня есть свидетели! Сколько можно? Пишет и пишет! Старая перечница!

Голос у женщины был неприятный, резкий и очень громкий. В ярком свете, без грима лицо ее выглядело потасканным — казалось, она только что проснулась. Она сидела, забросив ногу на ногу, с ухмылкой их рассматривая. Достала из кармана халатика пачку сигарет, протянула им. Закурила сама. Прищурилась, выпустила дым в их сторону.

— Что на этот раз?

— А что было раньше? — спросил капитан.

— А то вы не знаете! — Она фыркнула. — То и было! То шумим, то залила, то ломятся к ней! Ну, было, мой друг ошибся дверью. Зараза старая! То ОМОН, то шмон, то эмчээсников вызывает, задолбала всех! Ну ничего, я тоже не пальцем деланная! У меня полно знакомых, заступятся, в случае чего. Понял?

Она чувствовала себя вполне раскованно, была уверена, что отобьется от старой перечницы. Картинно курила, выпускала в их сторону дым, намеренно не запахивала полу короткого халатика. Она не боялась мужчин, умела находить с ними общий язык, зарабатывала на них.

— Где вы работаете? — спросил Федор.

— На дому, — хохотнула она. — Шью. Хочешь, тебе что-нибудь сошью? Жилетку! — Она расхохоталась. — Ну что, будем писать протокол? Или хватит воспитательной выволочки? Или сразу на пятнадцать суток?

— Вам известно имя Малко Владимир Павлович? — спросил капитан.

Улыбка сползла с ее лица. Она увела взгляд.

— Малко? — сделала вид, что задумалась. — Не припомню. Нет, не знаю.

— Возможно, вы знали его когда-то? Скажем, четырнадцать лет назад. Он тогда учился в пединституте.

Она облизала губы, потыкала сигаретой в пепельницу.

— Может, и знала. Я многих знаю. А в чем дело?

— Вы были свидетельницей в деле об изнасиловании…

— Господи, когда это было! Я же все тогда сказала! Чего вам еще? Делать нечего? — Она остервенело выплевывала слова, но было заметно, что ей не по себе.

— Нам кажется, что четырнадцать лет назад вы сказали не все. Вы показали, что расстались с вашей подругой…

— Да помню я! — перебила женщина. — Рассталась! Ну и что? Да, рассталась. Пошла домой. А что там дальше было… при чем тут я?

— А имена Бурый и Болотник вам известны?

— Бурый и Болотник? — Казалось, она на глазах постарела. — Какие Бурый и Болотник?

— Вы знали их? — повторил капитан.

— Ну… может, и знала. А что?

— Известное вам дело было закрыто, насильники не были найдены. Малко и вы давали свидетельские показания. Вы ничего не знали, не слышали, не видели. Согласно экспертизе, были двое участников, те, кто непосредственно принимал участие в истязании и насилии над жертвой. Возможно, Болотник и Бурый? Подумайте, Раиса, возможно, вы вспомните что-нибудь.

— Ничего я не вспомню! — закричала она. — Я все рассказала! А этих… да я их сто лет не видела!

— А со своей подружкой вы видитесь? А тогда, четырнадцать лет назад, вы навещали ее в больнице? Вы и сейчас продолжаете дружить?

— Да она всегда была ку-ку! — заорала женщина. — Понимаете? Психованная! С кем там дружить! Эфиопская принцесса, прости господи! А гонору-то, гонору! Ну и доигралась. Никуда я не ходила, они меня во всем обвиняли: как же, бросила одну! Ее сумасшедшая мамаша мне чуть глаза не выцарапала! Откуда я знаю, что там случилось? Бурый… нормальный пацан, Болотник весь из себя, и денег полно. У него отец был известный адвокат, деньжищи лопатой греб… — Она осеклась.

— Сколько вам заплатили? — спросил Федор.

— Не докажете! — закричала она, хватая новую сигарету. — Никто мне ничего не платил!

— Раиса, Малко убит. Бурый убит.

Она вскрикнула и закрыла рот рукой.

— Болотник… в самом жалком состоянии и, скорее всего, уже не оправится. Знаете, что будет дальше?

Она молчала, в ужасе глядя на них.

— А дальше будет вот что. Тот, кто все это проделал, выйдет на вас, вы это понимаете? Лучше рассказать все, что вы знаете, здесь и сейчас.

— Да ничего я не знаю! Сколько можно повторять! — Она сбавила тон, кривила губы, била на жалость. — Честное слово!

— Вам известно, что за дачу ложных показаний полагается тюремное заключение?

— Да какие показания! Она сама виновата! Лезла ко мне, набивалась, малявка дурная. Я ее шугала, так она ж не понимала! Бежит, смеется: Раечка, Раечка… Надо мной уже все смеялись — подружку себе нашла! Она малая была, на несколько лет моложе. А дурная, не передать! Наивная. И мать у нее была такая же, с приветом. Все ждала своего принца!

— Что случилось десятого августа четырнадцать лет назад?

— Да ничего не случилось! Я уже сто раз говорила… Ничего не знаю!