Татьяна Устинова - Запасной инстинкт

Может, прикинуться больной? Взять прошлогодний или позапрошлогодний отпуск? Можно взять еще позапозапрошлогодний – она редко ходила в отпуск. “Отрываться” на сочинском пляже казалось ей занятием чрезвычайно глупым, а на Лиссабон или Ибицу требовалось слишком много денег.

У нее очень много дел. Очень много важных дел. Завтра Федькины похороны, и она должна как-то защитить Троепольского от того, что предстоит им всем. И еще кто-то должен защитить Троепольского от племянницы, которую Полина уже тайно возненавидела, – и себя, за то, что ее возненавидела!

Арсения на работе не было. Шарон произнесла какую-то невнятицу о том, что “они пришли и потом сразу убежали”, и больше от нее ничего не удалось добиться. Мобильный у него не отвечал, а потом позвонила Варвара Лаптева.

– Что у вас происходит? – строго спросила она, даже не поздоровавшись. – Я хотела на работу ехать, но меня Иван не пустил. Мы даже поссорились, – добавила она с необыкновенной гордостью в голосе, и Полина, которой не с кем было поссориться и некому было куда-то ее “не пустить”, совсем расстроилась.

– Федьку убили, Варь. Ты знаешь, да? И… больше ничего не известно.

– Что значит “неизвестно”?

– То и значит. Троепольского три дня продержали в КПЗ, и сейчас его на месте нет, и уралмашевский сайт пропал, и вообще… непонятно, что происходит.

– Как пропал?! – ахнула Варвара. Полина объяснила – как.

– Поль, это чушь какая-то! Кто мог украсть у нас сайт?! Враги? Шпионы?

Полина промолчала.

– Приезжай, – велела Варвара. – Посмотришь Мишку, и мы поговорим.

– А он уже Мишка?

– Он всегда был Мишкой, еще у меня в животе, – отрезала Варвара. – Приезжай сейчас же.

– Сейчас я не могу, – проскулила Полина. – Троепольский неизвестно где, и мне надо еще одну… штуку проверить. Прямо сейчас.

– Какую еще штуку?!

– Понимаешь, – зашептала Полина, оглядываясь на собственную распахнутую дверь, за которой было непривычно тихо. – Я нашла у него в спальне договор с Уралмашем, а там…

– Как в спальне? – словно обессилев, прошептала на том конце провода Варвара Лаптева. – Ты что?! Ночевала у него?

Полина поняла, что преступление ее стало достоянием гласности, и пощады теперь не жди. Особенно от Варвары. Поймав в стекле свое отражение, она вдруг отчетливо осознала, что очень напоминает сама себе собаку Гуччи: глаза выпученные, лапки дрожащие, на морде – ужас перед жизнью.

– Светлова, ты что?! Опять все сначала?! Сколько это будет продолжаться?! Ты же все про него знаешь, и он не подходит тебе! Он, черт возьми, никому не подходит, кроме самого себя! Ты что?! С ума сошла?!

Она сошла с ума много лет назад, когда он брал ее на работу.

Господи, какой свободной, независимой, легкой она тогда была! И ничего еще не знала, и презирала полоумных девиц, “упавших в любовь”, как в “омут головой”, и была убеждена, что уж к ней-то вся эта чушь никогда не будет иметь никакого отношения, потому что она умна, у нее есть чувство юмора, которое прикрывает ее, как броня, и вообще ей никто не нужен!

Оказалось, что нужен. Именно тот, кому вовсе никто не нужен.

– Светлова! – позвала из трубки Варвара Лаптева. – Ау! Я тебя жду, приезжай давай.

– А с кем у тебя ребенок? – жалобно проблеяла Полина.

– Как – с кем?! Со мной, конечно. И Иван пока дома.

– Но его же надо… кормить, да?

– Ивана? – уточнила Варвара.

– Ребенка!

– Ну, если его не кормить, он станет орать, – философски заметила Варвара, – поэтому лучше кормить, конечно. Кстати, если Ивана не кормить, он тоже начнет орать. Но это не проблема. Или ты сама собираешься кормить моего ребенка?

– Варвара!

– Приезжай сейчас же!

– Я не могу! У нас тут черт знает что, я не могу уехать. Мне надо Троепольского дождаться, а он непонятно где.

– Он вернется на работу и позвонит тебе. У него есть твой телефон. Есть или нет?

Напор Варвары Лаптевой выдержать было трудно, и она этим очень гордилась.

Полина еще раз покосилась на распахнутую дверь и пробормотала жаркой скороговоркой, прикрывая трубку ладонью:

– А меня вчера… избили. Прямо в конторе. Ну, то есть не избили, но ударили так… довольно сильно, и еще я нашла карандаш.

Воцарилось молчание.

– Какой… карандаш? – спустя время прошептала обессилевшая Варвара Лаптева. – Где нашла?!

– В большой комнате. Рядом с тем местом, где меня… ударили.

– Ну и что?

– Варька, – быстро произнесла Полина, – это особенный карандаш. Приметный. Кто у нас в конторе пишет только карандашами?!

Варвара охнула в глубине телефонного омута, и Полина сказала невесело:

– Вот именно.

– А Троепольскому сказала?

– Да как я ему скажу, если его на работе нет! – закричала Полина.

– Дома скажи, – невозмутимо посоветовала Варвара. – В спальне. Где был договор с Уралмашем. А?

– Иди ты к черту, – пробормотала Полина и положила трубку.

Это вовсе не означало, что теперь они до смерти друг на друга обижены. Просто они так разговаривали друг с другом. Близкие люди на то и близкие, чтобы позволять себе то, чего не могут позволить дальние. Полина немного подумала об этом.

Гуччи подбежал, потрясся и уселся ей на ботинок. Полина пересадила его в кресло.

Хотелось кофе, хотя она знала, что потом у нее непременно заболят голова и желудок, и станет тошно, потому что ночью она почти не спала, и завтракать было нечем. Повздыхав от предчувствия всех этих неприятностей, она включила чайник, смачно пошлепала Гуччи по голой горячей заднице и пошла мыть свою чашку.

В туалете обнаружился Саша Белошеев со своими чашками.

Туалет в их конторе, хоть и являл собою нечто среднее между Янтарной комнатой и Георгиевским залом, был общим. Это дизайнер так придумал во время ремонта, потому что стандартная конструкция “мальчики – налево, девочки – направо” заняла бы слишком много лишних метров. Поэтому был воздвигнут дивный общий сортир на “два очка”, как любил выражаться незакомплексованный Троепольский. Закомплексованные же стыдились и заходили туда, только убедившись в отсутствии “противоположного пола”.

В данном случае “противоположный пол” полоскал свои чашки, и, так как у Полины не было никаких других, более приземленных намерений, она независимо поздоровалась и пристроилась рядом. Саша в зеркале ей улыбнулся.

– Ты чего в очках? Мы с Байсаровым ехали, никакого солнца не было.

– У меня… глаз болит. Ячмень, наверное. Саша сочувственно покивал. Длинные пальцы, красные от горячей воды, проворно двигались по краю чашки.

Полина посмотрела на эти пальцы. Костяшки на правой руке в свежих ссадинах, как будто разбухших и сочащихся от горячей воды.

Полина глаз не могла оторвать от этих ссадин.

Саша вдруг насторожился: