Татьяна Устинова - Пороки и их поклонники

Архипов стремительно сел в постели. Одеяло свалилось. В голове зашумело от резкого движения.

– Володь, ты что? – пробормотала рядом сонная Маша.

Лизавета сидела в кресле, которое Архипов поставил вместо матраса, отданного Максу. Тинто Брасс спал рядом на круглой подушке и даже не думал просыпаться.

– Три плана бытия в один слились, добра пространство образуя, – провозгласила Лизавета и погрозила Архипову пальцем. – И все же лучше вернуть вам одеяло вновь на место, родительские взоры не предназначены для выросших детей!

Архипов суетливо потянул на себя одеяло. Маша открыла глаза и уставилась ему в лицо.

– Ты ничего не слышал? – шепотом спросила она.

– Конечно, слышал, он же не глухой! – довольно раздраженно заметила Лизавета. – Глухой не слышит очевидного, ведь люди подчас о чудесах мечтают, когда все чудеса в одном помещены сознанье!

Архипов застонал.

Маша подскочила как ужаленная и уставилась на Лизавету, прижимая к бледной груди свою часть одеяла.

– Тетя? – проговорила она, закрыла глаза и опять открыла. – Тетя, вы же… Как же…

– Зря вы позволили себя отравить, – сказал Архипов громко. – Или вы ни о чем не догадывались?

– Догадки глупые одно, а жизнь – совсем другое. И не всегда нам в жизни удается мгновенно все понять, проникнуть в суть вещей.

– Не надо вам было никуда проникать. Вы просто забыли об осторожности.

– Володя.

На этот раз Маша закрыла лицо ладошками, а потом отняла их и взглянула на Лизавету.

– Тетя, вы вправду… здесь?

– Я здесь, и где ж мне быть еще? Я ненадолго, посмотреть на вас пришла, сказать, что счастлива, что так все разрешилось. Приветы передать…

– Какие еще приветы? – изумился Архипов.

– От матушки и батюшки от ваших, – выдала Лизавета. – Узнали лишь, что к вам я собираюсь, тотчас просили всяческую передать любовь, и чувства лучшие, и светлые порывы!

– Порывы? – переспросил Архипов. Сердцу стало холодно. – Это мои родители так сказали – порывы?

Лизавета сконфузилась.

– По правде говоря, они не так сказали. Они сказали, что все совсем не так, как снизу представляется живущим. Чтоб вы обиду отпустили им, остаться не могли они надолго. Теперь, узнав о ваших переменах, они уж больше не тревожатся за вас и радуются, что печаль уходит.

– Тетя! – вдруг вскрикнула Маша радостно. – Тетя так вы не…

– Конечно, умерла, – отрезала Лизавета. – И, честно говоря, обратно мне совсем не хочется пока, а там посмотрим…

– Я правильно все понял? – спросил Архипов.

– Ну конечно! Ваших мыслей быстрокрылые орлы до цели правильной домчались молниеносно! Спасибо, обещаний не забыли, все в точности исполнили и девочку мою спасли, которую без меры я люблю.

– Это вы мне жизнь спасли, – пробормотал Архипов.

– Неправда. Лишь помогла чуть-чуть. Совсем немного. Теперь я перестану к вам являться, полно занятий у меня других, а здесь все завершилось превосходно. Да не читайте на ночь гнусных книг!

– Превосходно? – пробормотал Архипов.

– Я не хочу, чтобы вы уходили, – попросила Маша жалобно. – Пожалуйста. Немножко…

Но Лизаветы уже не было в кресле.

Сделалась тишина.

Архипов посидел-посидел и обнял Машу за плечи.

– Не трясись, – сказал он ей. – Это был третий раз, последний. Больше она точно не придет. Наверное, тот раз, на чердаке, не считается.

– Ты… тоже ее видел?

– Маш, только слепой бы ее не увидел! Конечно, видел. Мы с ней любим болтать о том о сем… Особенно полюбили после того, как она умерла.

– Володя, ты что?

– Лучше ты меня ни о чем не спрашивай, – посоветовал Архипов, – а то я тебе нагрублю. Я сам… ничего не понимаю. Но я… правда, Маш… Я же не сумасшедший!

– Нет, – согласилась она, – и я тоже.

– Кстати, Лизавета всегда оставляла знаки своего присутствия, – вдруг вспомнил Архипов. – То синяк у меня на руке, то лед в луже. Странно, что сейчас ничего не оставила.

Маша посмотрела на него еще, потом легла и натянула на голову одеяло. Архипов тоже лег, но на голову одеяло натягивать не стал.

Так они лежали и лежали, а потом оказалось, что они спят, и звонит будильник, и надо вставать и собираться на работу.

Солнце за окнами было желтым, небо синим, и начинался жаркий и длинный летний день.

Тинто Брасс подошел и боднул Архипова головой.

– Сейчас, – сказал тот, – иду.

Нужно подниматься и идти на бульвар – бегать.

Архипов свесил голову с кровати и пошарил рукой, чтобы заставить замолчать будильник, который все квакал, и нашарил что-то другое – бумажное и разрозненное.

Он живо открыл глаза.

По всему ковру беспорядочно разлетелись страницы последнего шедевра Гектора Малафеева под названием “Испражнения души”. Глянцевая обложка разорвана пополам – о, ужас! Половина элегантного Гектора валялась под креслом, а вторая половина у самой двери. Обе половины были неровные и какие-то слишком карикатурные – низ с сигаретой в ироничных губах и верх в надвинутой шляпе.

Тинто Брасс изорвал шедевр практически в клочки и теперь ухмылялся виновато-победительной усмешкой мальчишки-хулигана.

Архипов не стал его ругать, потому что знал – это Лизавета его надоумила. Сам бы он ни за что не догадался.