Татьяна Устинова - Миф об идеальном мужчине

– Скажи мне, Клава, – сказал он так неожиданно, что она вздрогнула и захлопала глазами, – что происходило в твоей жизни в последние… ну, месяца три? Где ты была, что делала, куда в отпуск ездила?

– В отпуск я не ездила, – начала она, добросовестно вспоминая. – Отпускные получила и купила себе на зиму ботинки и брюки.

Он быстро на нее взглянул, и ей стало неловко.

– Все лето просидела в Москве, – заторопилась она. – В Отрадное ездила, с Танькой встречалась, с родителями твоими…

– А на работе?

Она пожала плечами:

– На работе все по-старому. У нас годами ничего не меняется, не то что в этой вашей… уголовке.

Развеселившись, он опять посмотрел на нее. Надо же, как она выразилась – в уголовке! Он сам обычно именно так называл место своей работы.

– Клав, ты подумай внимательно, не торопясь. Может, ты где-то что-то видела необыкновенное, может, куда-то тебя приглашали… Может, ты в лотерею выиграла? – спросил он насмешливо.

Она очень старалась помочь ему. Она вспоминала так усиленно, что ей даже стало жарко.

– Нет, Андрюша, – сказала она виновато. – Ничего такого. Правда. Дом – работа. Работа – дом. Ничего интересного, честное слово.

– В каком детдоме ты была? – спросил он вдруг.

– Под Волоколамском, – ответила она, насторожившись. – А что?

– У тебя нет родных, хоть каких-нибудь самых дальних?

– Нет, – сказала она твердо.

– Ты искала?

– Пробовала… поначалу, – она улыбнулась кривой улыбкой. – Об отце сведений никаких, мать вроде бы умерла. Это довольно трудное дело, Андрей, искать родных, когда ты даже не знаешь своей фамилии…

– Я понимаю, – сказал он. – Наверное.

Ничего он не понимал. Он вырос в семье, где дедов, бабок, прадедов и прабабок, а также теток, дядьев, двоюродных, зятьев, свояков, невесток, снох знали не только по именам и фамилиям. Конечно, все были разобщены и раскиданы по Москве и окрестностям ее, но тем не менее о родных никогда не забывали, ездили друг к другу не только на похороны, но и на свадьбы, крестины и рождения, на Пасху всем кланом отправлялись в прадедову церковь, выстаивали службу, независимо от веры или неверия, и это было так же непреложно, обязательно и разумелось само собой, как “доброе утро”, сказанное при встрече.

Андрей Ларионов с рождения был частью чего-то целого и незыблемого, как скала.

Клавдия Ковалева о рождении своем ничего не знала и всю жизнь была одна, как игрушечный заяц, позабытый в пустой осенней даче.

Он осознал это как-то в одну минуту, хотя никогда раньше об этом не думал.

“Пожалуй, рано мне еще на пенсию, – решил он. – Еще пригожусь”.

Впереди у него было очень много работы.

Он должен был послушать кассеты, и те, которые спер у Мерцаловых, и ту, которую ему дала Ирина. Он должен был за сегодняшний вечер прийти хоть к какой-нибудь версии, которая удовлетворила бы его самого. Он должен был понять, что происходит вокруг Клавдии Ковалевой и как это может быть связано с Сергеем Мерцаловым. Кроме того, было еще что-то непонятное, ускользнувшее от него. Он увидел это на фотографиях в старых альбомах и никак не мог вспомнить, что это было. Оно не давало ему покоя, и почему-то он не сразу подумал об этом, а только после того, как заехал к Клавдии в аптеку.

– Я, наверное, поеду, – сказала рядом Клавдия Ковалева. – Спасибо тебе, Андрей. Если бы не ты, я бы сегодня просто пропала…

Вот тебе и раз.

Она, наверное, поедет! Спасибо, Андрей!

– Ты что? – спросил он недоверчиво. – Заболела? У тебя жар? Или внезапно открылся посттравматический синдром?

– Нет у меня никакого синдрома! – возмутилась Клавдия. – Просто поздно уже.

– Значит, так, – сказал майор Ларионов. – Сейчас я выдам тебе свой НЗ в виде зубной щетки. Пока ты будешь чистить зубы, я разберу тебе постель. Ты в нее ляжешь и уснешь. Это понятно?

На Клавдию напал столбняк и отупение.

– Непонятно, – констатировал Андрей. – Повторяю еще раз…

– Подожди, Андрей, – попросила она. – Мне же завтра на работу. Как я отсюда поеду на работу?

Господи, о чем она говорит! Как будто работа была самой большой проблемой!

– Как ты смотришь на то, чтобы поехать отсюда на работу на метро? – предложил он. – Ну, в крайнем случае, если ты очень попросишь, я могу тебя отвезти.

– Но у меня… нет одежды, – ляпнула она первое, что пришло ей в голову.

– Наденешь мою. – Почему-то его очень разозлило то, что ей даже в голову не пришло, что она может остаться ночевать у него. – Джинсы веревкой подвяжем, свитеры до колен сейчас как раз в моде, если я не ошибаюсь. Куртку я тебе дам. Будешь вся такая стильная до невозможности…

В сильном раздражении он встал и бахнул на огонь чайник. Ручка жалобно звякнула.

– Безопасность я тебе гарантирую, – злобно проговорил он, не поворачиваясь. – Твоя девичья честь останется в полной неприкосновенности. Твоя стыдливость не будет оскорблена, а невинность поругана…

Он нес еще какую-то, должно быть, довольно оскорбительную ахинею и остановился, только когда почувствовал, как она обняла его сзади и прижалась пылающим лицом к его свитеру.

В одну секунду он позабыл обо всем – о работе и не просто работе, о необходимости думать, соображать, контролировать себя. О том, что он не должен так яростно целоваться с Клавдией Ковалевой, потому что она – девчонка, мартышка, почти сестра и еще потому, что она пережила сегодня сильное потрясение и, может быть, вовсе не хочет его, Андрея Ларионова, а просто стремится забыть обо всем, освободиться от страха, перестать вспоминать, как она вылезала из лужи, уверенная, что ее вот-вот прикончат.

Однако соображения высшего порядка моментально утратили всякое значение. Он целовался с Клавдией Ковалевой, и это было так хорошо, так по-молодому упоительно, так правильно, что он даже застонал слегка, прикусив ее нижнюю губу. Он совершенно не думал о том, что может напугать или оттолкнуть ее. Они целовались так, как будто делали это уже много раз, всю жизнь, но с неистовым пылом первооткрывателей, которые после долгих лет плавания наконец-то высадились на земле обетованной, и эта земля оказалась даже лучше, чем они представляли себе во время трудного, полного опасностей путешествия. Она оказалась лучше, чем баллады, которые были о ней сложены, чем пророчества и предсказания. Она была самой лучшей, единственной наградой.

Андрей перевел дыхание и сказал, не отрываясь от нее:

– Я тебя хочу.

Клавдия слышала, как сотрясается под свитером его сердце.

– Я тоже, – сказала она и улыбнулась ему. Так это было просто. Так легко. – Я хочу тебя уже много лет.

– Неужели? – переспросил он, не слыша себя и не понимая, о чем она говорит. – Я умру от разрыва сердца, если не получу тебя немедленно.