Татьяна Устинова - Богиня прайм-тайма

Ну дает, Беляев, ну совсем голову потерял на своей войне!

– Ники, – сказал Зданович. – Прекрати.

– Да ладно тебе, Кость! Есть сто тридцать три способа угробить ведущего. Грим, свет, съемка и текст – это только первые четыре!

Опять поднялся шум, на этот раз несколько угрожающий, хотя все еще как будто растерянный. Оттого Т что Беляев был во всем прав, команда чувствовала себя неловко.

Никто не желал признавать, что он прав!

Бахрушин молча курил.

Ники повысил голос:

– Да ладно! Я же не по радио выступаю на всю страну! А здесь все свои! Я сегодня в приемной у… Алексея Владимировича три выпуска посмотрел – вчерашний с… Алиной, – он чуть-чуть запнулся на ее имени, – и два сегодняшних с какими-то хлопцами и дивчинами, дневные. Так дневные лучше наших! Это я вам точно говорю, потому что у меня глаз не замыленный!

– Беляев, ты бы в творчество не лез! Ты стоишь за своей камерой, и стой себе!

– Да я, блин, не за камерой стою, я дело делаю, общее для всех!

– Почему вы считаете, Никита, что можете всех тут безнаказанно оскорблять?!

– Да что он понимает-то?!

– …режиссерское решение как раз и требует…

– …а грим у нас всегда нормальный…

– А хотите, я вам скажу, почему у дневных бригад выпуски лучше?! – перекрывая шум, почти заорал Ники. – Хотите?! Потому что они своих ведущих поддерживают! А мы гробим!

Произошла немая сцена.

На комнату “Новостей” словно опрокинули корыто с ледяной водой – все моментально смолкли, как подавились, вытаращили глаза, а некоторые, вроде пожилой редакторши Тамары Степановны, даже стали хватать ртом воздух.

Сразу стало слышно, как гудят еще не выключенные компьютеры, а за стеной с визгом отматывается кассета – в-з-з, в-з-з-з…

– Ты чокнулся, что ли, Беляев? – среди всеобщей тишины спросил Зданович.

– Я не чокнулся, – ответил Ники совершенно спокойно.

За изумление, написанное на лице у Алины Храбровой, суперзвезды и блестящей телевизионной ведущей, он, пожалуй, готов был бы стерпеть не только неудовольствие главного сменного, но и что-нибудь похуже.

– Я вчера вернулся, – вдруг объявил Ники. – Точнее… – он полез в карман, вытащил телефон и посмотрел в окошечке время. Он никогда не носил часов. – Точнее, вернулся я сегодня. Я все пропустил, ребята!

Все ваши междоусобные войны. Я даже приход Алины пропустил. И у меня к вам деловое предложение.

Бахрушин усмехнулся, но так ничего и не сказал.

Деловые предложения Ники были ему хорошо известны.

– Значит, так. Предлагаю всем немедленно зарыть топор войны и некоторое время делать программу как надо. Чтобы рейтинги вернулись и никого не вынесли с поля боя в белых тапочках. Ну, а потом, когда вершина славы, черт ее побери, будет уже видна, каждый для себя решит сам – продолжать или остановиться на достигнутом. Ну что? По-моему, все логично.

Он говорит это вовсе не всем, вдруг поняла Алина.

Он говорит это только одному человеку. Тому самому, который пишет мне записки и оставляет их в верстке перед самым эфиром.

Тому самому, который сегодня из-за студийных камер или из-за стекла аппаратной пристально следил за мной, выискивал на моем лице что-то, понятное только ему одному. Который ждет, что я сорвусь в истерику и депрессию.

Которому зачем-то нужно лишить меня самообладания и сил.

Только ему одному.

И еще ей показалось, что Ники говорит так специально – чтобы тот человек понял, что он теперь тоже знает. Что она теперь не одна.

Возможно, она все усложняла по своей женской и телевизионной привычке, возможно, Ники Беляев вовсе не придумывал ничего такого сложного и не собирался с места в карьер ее защищать, но… ей хотелось, чтобы он ее защищал.

Кроме того, теперь она и вправду была не одна.

После того как она рассказала Бахрушину, ничего не изменилось.

Ники как будто все взял на себя, хотя ничего такого не сделал и не мог сделать за пятнадцать минут до эфира, да еще увидев ее впервые в жизни… вылезающей из-под стола!

– Ну как? – повторил Ники. – Логично?

Бахрушин потушил сигарету и спросил довольно сварливо:

– Что ты хочешь услышать, Беляев? Что ты один прав, а мы тут все только интригами занимаемся?!

– Леш…

– Самое печальное, что ты на самом деле прав, – громко сказал Бахрушин, – хотя я уверен, что зря ты старался. Такие вопросы кавалерийским наскоком не решаются.

– Алексей, неужели ты думаешь, что кто-то специально работает плохо, чтобы Алина… – начал Зданович.

– Я предлагаю тему закрыть, – твердо сказал Бахрушин. – Храброва выступила. Беляев выступил. Мы послушали. Хватит. Продолжаем с того места, на котором остановились. Храброва, почему, как только речь заходит о каких-то благотворительных или праздничных мероприятиях, ты начинаешь сюсюкать и пришепетывать?! Ты что, думаешь, что так убедительнее выйдет?!

– Я не обращала внимания.

– Обрати, пожалуйста. И пусть режиссер обратит!

И на гостей пусть кто-нибудь тоже обратит хоть что-нибудь! Ты разговариваешь с гостями так, словно всю жизнь ждала, что к тебе кто-то придет, а он все не шел, а теперь явился, и это такой подарок судьбы! Ты просто вся в любви к этому гостю утопаешь, а это не правильно!

– Я пытаюсь просто… проявлять интерес.

– Следующая стадия такого интереса – это поцелуи взасос!

– Алеша, я стараюсь, чтобы гость, во-первых, чувствовал себя комфортно, во-вторых…

– Алина, стараться, чтобы гость чувствовал себя комфортно, должна Дина Африканова с восьмого канала! Ты в другой весовой категории. Тебе десять лет назад надо было стараться, а теперь уже нет!

Ники снял колено со стула и сел – словно дальнейшее его не интересовало. Зданович проводил его взглядом.

После этого обсуждение как-то быстро съехало на то, что кофе в аппаратах пить невозможно и хорошо бы сбрасываться по полтиннику на приличный, а также машины на развоз сотрудников заказывать заранее, потому что начальник координации ругается.

Бахрушин послушал-послушал и потом встал и сказал, что концерт окончен.

– Давайте по домам, ребята. Всем спасибо, все свободны.

– Маша, Маша, не забудь, у нас в холодильнике сосиски!

– Кость, так, значит, завтра “Фольксваген” ты сам пишешь?

– Вместо Брандта завтра в эфире Лена Малышева.

Света, с утра надо ее секретарше позвонить, напомнить!

– Девочки, а ей нужен грим?

– У нее свой гример!

– Кто со мной едет, я в сторону “Алексеевской”?!

– Алин, – Костя застегнул портфель и сунул в карман сигареты, – тебя подвезти или ты на машине?

– Я на машине, так что спасибо.

Он помедлил, пропуская народ, тащившийся к выходу.

– Алин, ты не думай… Беляев тут наговорил… Мы никогда…

– Я все понимаю, – сказала она телевизионным голосом и улыбнулась телевизионной улыбкой. – Новый ведущий – это всегда проблемы. Конечно, я знаю, что никто специально мне никаких козней не строит…