Татьяна Устинова - Близкие люди

Она и предположить не могла, что от нереальности происходящего в его жизни у Павла Степанова даже заболела голова. Головная боль, его вечный спутник и враг, по-змеиному вплыла в висок и с наслаждением укусила в первый раз.

Эта рождественская картинка – женщина, с которой у него все так хорошо сложилось, и его сын, веселый и счастливый, только что вернувшийся с праздника, на его собственной кухне, где тепло и вкусно пахнет, и горит неутомительный легкий свет, и сияют глянцевыми боками яблоки в плетеной корзине, и осторожно крадется по черной полированной стойке рыжий фарфоровый кот, и распахнутая книга валяется на диване, и лоснится в переливающейся вазочке малиновый джем – была для Павла Степанова так же неуместна, чужда и кратковременно, как снег в мае.

И самое-самое главное – картинка не могла иметь к нему никакого отношения.

Он заглянул в чужое окошко, только и всего. Или нет. Он по ошибке забрел в чью-то чужую жизнь. Вовсе не его ждали в этой теплой и светлой кухне. Вовсе не он сделал всех такими счастливыми, и, пока еще никто не догадался об ошибке, он должен был обязательно предпринять что-то, куда-то уйти и увести их, разрушить фарфоровую сусальную иллюзию, поверить в которую было так соблазнительно просто.

На улице было влажно и холодно. Снег – вполне реально зимний, а вовсе никакой не майский – лежал на лавочках и деревьях, машины выплескивали с шоссе серую массу, как будто грязную мыльную пену. Иван первым делом слепил снежок и метнул его в ближайшее дерево. Снежок прилип к стволу с мокрым чавканьем.

– Красота какая! – восхитился Иван. – Пап, давай снежками бросаться!

Степан воспринял эту идею с неожиданным воодушевлением. Он не знал, что скажет Ингеборге, если хотя бы на минуту останется с ней наедине.

Она посмотрела в его замшевую спину, независимо пожала плечами и закурила сигарету.

Чего бы он ни напридумывал на этот раз, это его проблемы, так сказала она себе. Он или справится с ними молча, или поделится с ней, или они разрешатся сами собой. Она не станет приставать, выясняя, в чем дело. Уж на это-то ее прибалтийского здравого смысла вполне должно хватить.

Когда они добрались до ресторана, Иван был мокрым с ног до головы и таким же счастливым.

– Вы не сердитесь, Инга Арнольдовна? – заскулил он, подбегая. – Мне папа велел у вас спросить, не сердитесь ли вы?

– Вовсе нет, – ответила Ингеборга немножко слишком любезно, хотя Иван ровным счетом ни в чем не был виноват.

Но даже прибалтийское терпение было не бесконечным. – А ноги у тебя такие же мокрые, как и все остальные части тела?

Иван так горячо стал уверять ее, что ноги у него совершенно сухие, что она моментально убедилась в своей правоте.

– Понятно, – перевела она Иванов скулеж, – значит, когда сядем за стол, ты под столом кроссовки снимешь и будешь сидеть без них.

– А так разве можно? – спросил Иван.

– Нет, но другого выхода я не вижу. Если только ты не согласишься сейчас же отправиться домой.

– Не-ет, – прогудел Иван и осторожно взял ее за руку.

Ингеборга посмотрела на тоненькую ручку-прутик в своей руке, и ей стало грустно.

В ресторанчике ничего не изменилось – так же раскачивались разноцветные фонари на липах, иероглифы, намалеванные на досках шли сверху вниз, провожая посетителя по крутой лесенке, щекастый мандарин при входе был так же сладостно приветлив, и девушка в красном кимоно с золотыми драконами и синими стрелами вместо глаз кланялась все с той же, почти китайской грацией.

Иван, вытащив ручку-прутик, промчался вперед, в сумеречное и пахучее тепло ресторана, а Ингеборга сказала в спину Павла Степанова:

– Зачем ты позволил ему так вымокнуть? Он же не понимает, что у тебя такое… своеобразное настроение!

Он покосился на нее и ничего не сказал.

– Пап, я здесь! Инга Арнольдовна, а помните, мы тут с вами встретились, еще когда вы со мной не занимались? Помните?! У нас опять хороший стол, прямо рядом с рыбами!

Инга Арнольдовна, а вы умеете есть палочками?

– У вас телефон звонит, Павел Андреевич, – сказала Ингеборга негромко, – вы что, не слышите?

Он не слышал. Он вообще забыл про то, что у него есть телефон.

Он вынул телефон из кармана и посмотрел на него с недоумением, как будто не вполне понимал, что именно должен с ним сделать. Телефон звонил у него в руке, и – странное дело! – Иван не обращал на него никакого внимания.

– Да!

– Паш, это я.

Голос Чернова прозвучал неожиданно близко, и в нем были интонации, к которым за последнее время Павел Степанов уже привык. В нем было обещание близкой и неотвратимой беды.

– Ну? Что теперь? Теперь ты в реанимации?

– Я возле твоего дома. А ты где? Я тебе домой звонил, звонил…

– А что тебе надо возле моего дома?

– Мне поговорить бы с тобой, Паш. Прямо сейчас. Ты где?

Ингеборга посмотрела на Степана и сказала его сыну:

– Пока ты еще не снял кроссовки, может, обойдем этот аквариум со всех сторон? Мне хочется посмотреть вон на тот замок.

– Замок – это ерунда для детей, Инга Арнольдовна! У них тут раньше краб жил, так он жрал всех рыб подряд. Можно было попросить у них рыбу и ему скормить.

– Живую?! – ужаснулась Ингеборга, и Иван моментально почувствовал свое взрослое мужское преимущество.

– Дохлую, – сказал он снисходительно, – дохлую и вонючую. Только он потом куда-то делся.

– Я в “Старике Цао”. Помнишь, мы здесь однажды пиво пили? Осенью, по-моему. Ну, на Покровском бульваре. На машине ровно тридцать секунд. Сейчас от дома отъедешь, направо и еще раз направо, на бульвар. Понял?

– Понял, – нехотя сказал Чернов, – жди. Сейчас будем.

Итак, опять что-то приключилось. Через минуту он все узнает. Осталось подождать только одну минуту. Змея в виске уже прогрызла все мягкие ткани и теперь с упоением терзала кость.

Иван маячил с той стороны аквариума, похожий на чудище морское из-за толстого слоя зеленой воды и многочисленных колыхавшихся водорослей. Ингеборга выпрямилась и поверх аквариума посмотрела прямо Степану в лицо.

– Что случилось?

– Я не знаю. Он сейчас приедет. Он звонил от моего дома.

Она помолчала.

– Может, мне лучше увести Ивана?

– Не выдумывай, – сказал он тихо, – как ты его уведешь? Он моментально перепутается. Он у нас натура тонкая.

– Весь в отца, – услужливо подсказала она и опять скрылась за аквариумом.

Чернов показался в дверях полутемного зала даже раньше, чем Степан мог предположить. Из-за его плеча выглядывала Саша, вид у нее был растерянный.

Степан помахал им рукой.

– Вечер неожиданных и приятных встреч, – пробормотал он себе под нос, – Саш, а ты откуда?

– Я привезла Вадима из Сафонова, – скороговоркой сказала Саша, заглядывая за спину Степана, – ты же мне сам сказал.