Ольга Володарская - Красавица-чудовище

– Нет. Это кто-то другой.

– Почему?

– Вот знаешь… Как бы ужасно это ни звучало… Но у Аросева кишка тонка. Не тянет он на серийного убийцу. Да еще такого, которого поймать не могут. Он слабак. Наркоша.

– А Кир тянет? – О нем Виола тоже брату поведала.

– Да. Если выбирать между ними, я бы поставила на этого Гуимплена.

– Кого?

– Это главный герой романа Гюго «Человек, который смеется». Он ходил с вечной улыбкой из-за того, что ему в детстве разрезали рот.

– Страсти какие, – передернулся Рома. – Надо почитать. Я люблю ужастики.

– Это драма.

Она доела суп и отставила тарелку. Было очень вкусно и хотелось добавки, но Виола никогда не докладывала себе. Даже если не наступило чувство сытости. Выпей пустой чай, сытость придет.

– Я в душ сгоняю, ладно? – Ромка почесал лысину. – Никак не могу к ней привыкнуть.

В детстве и юношестве у него были роскошные рыжие кудри.

– Что-то вспотнул от твоих рассказов…

– Давай. – Виола бросила в чашку пакет чая и залила кипятком. – А я полежу, телик посмотрю. – И, взяв чашку, направилась в комнату.

Там диванчик и плазма на стене. Виола приняла удобное положение, включила канал «Наше кино», шел «Жестокий романс». Этот фильм она смотрела много раз, но чтоб от начала до конца – такого не бывало. И теперь, когда Карандышев, напившись, стал предлагать гостям сигары, зазвонил городской телефон, что стоял на столике возле дивана, Виола сняла трубку.

– Алло.

– Здравствуйте, Римма Геннадьевна.

– Добрый вечер. Только это не она.

– А кто? – Голос был женский. И в нем засквозили ревнивые нотки.

– Ее племянница.

– Виола?

– Она самая. А с кем я имею честь?..

– Надя.

– Невеста Ромки? Или вас можно назвать бывшей?

– Супербывшей, – невесело усмехнулась девушка. – Как он?

– Нормально.

– Я звоню ему на сотовый, но он, видимо, занес меня в черный список.

– Я думала, это сделаете вы.

– В смысле?

– Вы же его выгнали позавчера.

– Я? Выгнала? – Ее изумление было неподдельным. – Да мы не виделись уже месяц.

– Как это? Рома говорил мне, что… – И донесла до ее сведения всю ту информацию, которой поделился с ней брат.

– Он обманывает вас! Как, впрочем, и всех. Включая меня. Рома не тот, за кого себя выдает. У него есть какая-то тайная жизнь. Опасная, между прочим…

– Почему вы так говорите?

– Он носит в сумке скальпель. Не знаю зачем, не спрашивала, я даже не сказала ему, что видела. Его мать косметолог. Она же не только маски делает и массаж, но и фурункулы вскрывает. Или еще дрянь какую-нибудь. Он взял этот инструмент у Риммы Геннадьевны, я думаю. Чтобы защититься!

– От кого? – Виола задала вопрос по инерции. В ее голове роились мысли, которые сбивали с толку.

– Мне кажется, он играет. И проигрывает. И те, кому должен, его преследуют.

– Рома не игрок.

– Тогда не знаю, что и думать. Он так странно себя вел в последнее время. Мог ни с того ни с сего сорваться куда-то. Постоянно кого-то отслеживал – у него куча программ стоит на телефоне и планшете. Думала, прячется.

– Или преследует? – Виола встала с дивана, прошла в прихожую (телефон был радиоуправляемый). На трюмо лежала сумка брата, она взяла ее. – Вы смотрите криминальную хронику?

– Нет, никогда.

– Ничего… просто…

– А Рома дома?

– Он в душе.

– Тогда я перезвоню попозже? Очень хочется поговорить с ним и все выяснить.

Виола ничего отвечать не стала, сбросила вызов и вернулась в кухню.

Открыла сумку.

В ней, кроме документов и кошелька, обнаружился скальпель. Лежал в чехольчике из синего бархата, а в одном из отделений сумки медицинские перчатки.

Виола узнала оба этих предмета… и скальпель, и чехольчик. Последний она шила сама когда-то очень давно. Сколько ей тогда было? Лет двенадцать, наверное. Ромка готовил подарок маме на день рождения – в те годы она отмечала даты. Решил преподнести скальпель. Купил у одноклассника, отец которого был хирургом. Пацан украл инструмент, чтобы заработать денежку на новый картридж для «Дэнди». Но подарку нужна красивая обертка как минимум. Ромка пытался завернуть его в бумагу, да только скальпель прорывал ее. И тогда Виола (Вера, конечно же) предложила чехол. Из бархата. На золотой тесемке! И сшила. Рома пришел в восторг и тут же сунул скальпель в него…

Ему казалось, что подарок вышел бесподобный.

Но Римме он не понравился. Сказала, что скальпель ей без надобности. И вообще… Колюще-режущее дарить нельзя. Это плохая примета. Можно рассориться. И закинула презент сына в ящик с остальными неодобренными подарками.

И вот теперь Виола держит его в руках…

Достает скальпель из чехла, смотрит на него. Лезвие чистое. Но все равно замаранное…

Виола чувствует это.

Когда-то с тем же Ромкой они нашли в кустах нож. Красивый, с причудливой ручкой. Брат хотел забрать его. А Виола отговорила. От ножа веяло чем-то нехорошим… Когда она взяла нож в руку, ее ладонь будто обожгло. Неприятное ощущение…

Потом оказалось, что этим ножом зарезали человека!

– Зачем ты полезла туда? – услышала Виола голос брата и вздрогнула. Она не заметила, что вода шуметь перестала.

– Это тебе… для чего? – прошептала она.

– Ты ведь уже догадалась…

Рома стоял в дверях, закутанный в большое полотенце. Оно закрывало все туловище – брат обмотал полотенце вокруг тела – и бедра. Влажные рыжие волосы над ушами стояли дыбом. Вид у Ромы был бы комичным, если бы не опустившиеся уголки губ и глаза, в которых застыл ужас.

Шрам от содранной татуировки так и остался. Римма предлагала сыну свести его лазером. Или, черт с ним, закрыть другим нательным рисунком. Но Рома отказывался и от того, и от другого. И носил эти шрамы с гордостью. Будто получил их в битве…

Только сейчас до Виолы дошло, что именно так он и воспринимал их. Как раны, оставшиеся на теле после войны за… нет, не за независимость или веру… а за внимание матери.

– Это были мои подарки Римме, понимаешь? – снова заговорил Ромка.

Виола покачала головой.

– Ей никогда не нравилось то, что я ей преподносил. Ты сама знаешь… Начиная от скальпеля, который сейчас у тебя в руках, продолжая татуировкой… – он ткнул в свой шрам, – и заканчивая японской куклой… Я с ног сбился, выискивая ее. А сколько денег отвалил, чтобы приобрести! Это был аукцион, и я его выиграл. Думал, наконец-то смогу угодить маме, но… Она опять была недовольна. Хотела, оказывается, не сумоиста, а гейшу. И я нашел девушку, которая была похожа на гейшу. И занималась тем же. Я убил ее. И хотел нарисовать на лице иероглиф, но делать это скальпелем… на коже… трудно. Получился крест. И я решил, что это тоже неплохо. Я вычеркнул девушку из списка живых. Принес в жертву своей богине. Одарил ее так, как никому не удавалось. Только она не знала об этом. Но мне достаточно было того, что знаю я.