Евгения Грановская - Невидимые силы

Платон стоял перед Келлером со сжатыми кулаками, устремив на него хмурый ненавидящий взгляд. Внезапно лицо Келлера тоже стало бледным и ненавидящим.

— Только вот что я тебе скажу, Платон, — отчетливо произнес он. — Ты понятия не имеешь, что такое любовь. Как многие стареющие мужики, ты принимаешь за нее одержимость молодостью. Но к любви эта одержимость не имеет никакого отношения.

— Не тебе анализировать мои чувства, — прорычал Платон.

— А почему бы нет? — поднял брови Келлер. — Я хорошо тебя знаю, Платоша. Кроме того, твои «чуйства» столкнулись с моими. Ты одержим юной студенткой, а я… Я все еще люблю Нику. Посмотрим, чья одержимость сильнее. Прощай.

Келлер исчез. Платон остался один в тюремной камере своего сознания.

Он вдруг подумал, что здесь, в этом великом НИГДЕ, заключена сейчас и Ника. Заключена уже больше двадцати лет — без всякой надежды когда-нибудь выбраться.

Но без надежды ли? Что, если она ждет, пока Келлер освободит ее? Что, если она знает, что Игорь не сдается и ищет способ прорубиться к ней и освободить ее?

«Но ведь это уже не Ника, — с горечью подумал Платон. — Двадцать лет заключения превратили ее во что-то другое. Во что-то похожее на Нику, но ею уже давно не являющееся».

Настя резко села в постели и открыла глаза, но тут же снова зажмурила их. В окно ярко бил солнечный свет. Из соседней комнаты донеслись громкие голоса.

Ей приснился странный сон. В этом сне она стояла за кухонным столом и нарезала овощи для салата. Рядом стоял Платон Багратович и открывал какой-то пакет. С майонезом? Да, кажется. Но неважно. Потом Платон Багратович подошел к ней, обнял ее и — поцеловал. И это было… это было волшебно.

Волшебно!

Настя улыбнулась, подняла руку к лицу и легонько провела кончиками пальцев по губам, которые, казалось, еще ощущали сладкую истому этого поцелуя.

Настя вспомнила лицо Платона — строгое, худощавое, чуть скуластое, лицо бесстрашного военного врача или средневекового рыцаря, отправившегося в безнадежный поход за Святым Граалем. И вдруг поняла, что скучает по нему.

Это было странно и удивительно. Ведь они виделись всего раз в жизни. И потом, Платон Багратович был намного старше ее. Лет на двадцать, наверное. Может, даже больше.

Из-за стены снова послышался шум голосов. Там явно о чем-то спорили. Настя откинула одеяло, поднялась с дивана и быстро натянула джинсы и футболку, которые приготовила для нее Машка.

Потом сунула ноги в тапочки и направилась в комнату, из которой все это время доносились голоса Маши и Мигеля. Судя по всему, разговор у них шел на повышенных тонах. По крайней мере, со стороны Маши.

Войдя в комнату, Настя услышала горестный Машкин возглас:

— Ты хоть понимаешь, что сломал его?

— Он оскорбил меня, — холодно и с достоинством отозвался Мигель.

— Что случилось? — спросила Настя, протирая кулаками сонные глаза.

Маша дунула на длинную прядку волос, упавшую ей на лицо, и гневно произнесла:

— Твой друг убил телевизор!

— Как убил?

Настя глянула на телевизор. Он был разрублен ровно пополам, и обе половины валялись на черной резной тумбе. Испанец тоже посмотрел на сломанный прибор и презрительно осведомился:

— Из какой страны явился этот нечестивец?

— Из «Электромаркета», — убитым голосом отозвалась Маша.

Мигель сдвинул брови.

— Судя по тому, каким невежей и негодяем был этот подлый телевизор, в «Электромаркете» творится полный беспредел.

Маша открыла было рот, но не нашлась, что сказать, и посмотрела на Настю. Та пожала плечами и, едва сдерживая улыбку, осведомилась у испанца:

— Мигель, неужели ты до сих пор не видел телевизора?

— Нет, — ответил тот.

— Они же у нас повсюду. В каждом доме. Люди смотрят по нему новости и сериалы.

— Я мало бывал в чужих домах, — спокойно и строго сказал Мигель. — А там, где я был, никто не смотрел телевизор.

— Это просто электронное устройство, — сказала Настя. — Вещь, сделанная человеческими руками.

Некоторое время Мигель молчал, а потом виновато покосился на Машу:

— Прости, я не подумал.

— Ладно, чего уж теперь, — удрученно вздохнула та. — Родители рассердятся, когда приедут из своей командировки, но я им навешаю лапши на уши. Если, конечно, сумею.

Испанец еще немного помолчал, а потом вздохнул:

— Вы, люди двадцать первого века, — удивительные создания. Вы не владеете магией, но изобретаете вещи, которые творят магию по вашему приказу.

— Но это никакая не магия, — возразила Настя. — Это просто наука.

Испанец качнул встрепанной головой:

— Не важно, как вы это называете. В былые времена только очень сильные маги умели общаться друг с другом на большом расстоянии, а в современном мире на это способен каждый. Нужно только взять в руку телефон и нажать на кнопку. Вы даже не задумываетесь, насколько изумительны и непостижимы вещи, окружающие вас и сотворенные руками ваших гениев.

Маша и Настя переглянулись.

— Ты прав, — сказала испанцу Маша. — Мы и впрямь не задумываемся о чудесах, которые творятся у нас на глазах каждый день. Мы просто к ним привыкли.

Мигель несколько секунд стоял молча, потом неуверенно проговорил:

— Я тут покопался в ваших книгах и кое-что нашел.

— Ты умеешь читать по-русски? — удивилась Настя.

— Да, — ответил Мигель. — Я читаю на семи языках, а говорю на четырех. Присядьте, девушки.

Настя поискала глазами, куда бы сесть. Покрывало на диване было скомкано, и на обивке кое-где темнели засохшие пятна крови. Она села в кресло, а Маша, сложив руки на груди, прислонилась плечом к шкафу и устремила взгляд на испанца, ожидая, что тот продолжит. И он продолжил:

— Эксы недооценивают обычных людей. Ваши ученые и философы постигают вещи, которые когда-то были доступны лишь магам высочайшего уровня. В одной из книг я прочел верную и очень глубокую мысль.

— Какую? — спросила Настя.

— «В духовной области не существует никаких пределов. А время и пространство — всего лишь построения нашего ума».

Настя и Маша снова переглянулись.

— Ты говоришь как философ, — с легкой иронией заметила Настя.

— Правда? — Мигель улыбнулся. — Что ж, может быть. Я прочел также строки, которые мог написать только маг, равный по силе Платону или Келлеру. — Испанец наморщил лоб, припоминая, а затем процитировал: — «Сознание — это скульптор, а энергия — это глина в его руках».

— Что это значит? — не поняла Маша.

Мигель перевел на нее взгляд и объяснил:

— Великий маг может высвободить сознание из оков своего тела и стать кем угодно. Или чем угодно. Он может стать скалой, водой, куском вулканической лавы. И даже этим шкафом. Но достигнуть этого можно только с помощью глубочайшей духовной сосредоточенности.