Евгения Михайлова - Город сожженных кораблей

– Боже… – еле выговорила Настя. – Где вы?

– В клинике Масленникова, конечно. Всех приняли, мне даже вам, Александр Васильевич, звонить не пришлось.

– Свои люди. Тебя там все знают, как облупленного.

– Сережа, а где Элиза? – спросила Настя.

– Тоже здесь. Говорю же: она избита, истерзана, отбивалась от изнасилования. Но мне пришлось к ее палате охрану ставить. Дело надо заводить. Он был обезврежен. Она его просто расстреляла. И мы, к сожалению, это видели.

– Значит, она отомстила за Артема. И за сестру, – всхлипнула Настя.

– Речь готовишь? – уточнил Сергей. – Готовь. Пригодится. Ладно. Все. Меня накололи чем-то болеутоляющим, я буду спать, и не вздумай, Настя, сейчас приезжать. Дуй домой, к ребенку и Маю. Я позвоню, когда проснусь и есть захочу.

– Все правильно, – сказал Александр Васильевич. – Насте нужно домой, а я подъеду.

– Вам надо, – сказал Сергей. – Артема повезли на операцию. Выходил тут ассистент, говорит, надежды практически нет. У вас есть чуйка. Спас он меня, если совсем честно, от верного конца, я, как последний лох, за плечо схватился от боли под стреляющим пистолетом.

Сергей отключился. Настя безмолвно и горько плакала. Как будто ливень полился по ее красивому лицу, которое не морщилось, не дрожало, не меняло очертание, а просто стало лицом несчастья.

– Поехали, Настенька, я отвезу, – сказал Александр Васильевич. – А сам туда. Ассистенты говорят, что надежды нет по объективным показателям, но главное – особенности организма, воля к жизни. А парень нашел любимую девушку.

– Да, – сказала Настя. – И она за него отомстила. Невероятный поворот.

– И за него, и за себя…

– А почему дело против нее?

– Формально это правильно. Это должно рассматриваться. Преступник был уже обезврежен.

– И теперь два оставшихся в живых все будут валить на покойного…

– Молодец. Да, это может стать большой проблемой.

Виталий Никитин долго звонил в ворота поместья Сечкина. Наконец они разъехались, и Виталий загнал свою машину во двор. Похоже, Игорь смотрел на него во все свои приборы и ждал, что он уедет. Но Виталий узнавал в основном офисе Сечкина: того нет на работе. Значит, не очень хочет встречаться. Кто бы сомневался!

Виталий вышел из автомобиля, поднялся на террасу, потянул массивную входную дверь. Она заперта! С ума сойти. Этот тип действительно больной на всю голову. Виталию нужно было приехать к нему сразу! Когда… Сначала они себя убедили, что все, как обычно, ждали звонка от дочери или ее приезда. Потом посыпалась чудовищная информация, возникли в его жизни Лида Сикорская и их убитая дочь… Он не справился с этим. Он вдруг понял, что за родную кровь нельзя было расплатиться квартирой. И все показалось таким дурным предисловием к основному горю, что… Но выжил. И этого Сечкина знает лучше, чем замотанные следователи, у которых забиты морги трупами, убийц которых они никогда не найдут.

Он нажал медный антикварный звонок и не отнимал руки очень долго, пока дверь не распахнулась. Сечкин стоял перед ним в бермудах и странных тапках, похожих на войлочные бахилы. А у него же полы из ценного дерева. Виталий посмотрел на эксклюзивный паркет холла и подумал, что это дерево, эта работа надолго переживут Сечкина, у которого ни ребенка, ни котенка. Впрочем, все возможно, конечно, он же хотел жениться на Элизе. Но при том, что он – бледная моль, а Элиза – красавица, у Виталия никогда не было сомнений в том, что жениться на ней он хочет по расчету. Прилепиться к его, Виталия, бизнесу.

– А в чем дело? – спросил Виталий. – Почему не открыл дверь сразу? Я парковался и шел по твоему двору минут десять. И ты в это время меня рассматривал.

– Я был обязан все бросить и мчаться тебя встречать, Виталий? Приличные люди договариваются о встрече заранее и по телефону. Ты, кажется, знаешь: я не люблю незваных гостей.

– Какие гости! Что ты бредишь? Ты прекрасно знаешь, зачем я приехал, и просто так ты от меня не избавишься. Сдвинься как-нибудь и дай мне пройти. Слушай, ты ходишь в такой фигне по дому, чтобы заодно полировать паркет? Я в шоке. Меня еще никогда в такой степени не изумлял выбор Элизы. Никогда не вмешивался в ее личную жизнь, но на этот раз спрошу. Когда она вернется.

– Спроси, – умудрился ответить Игорь, почти не разжимая губ. Он дал возможность Виталию войти и потащился в своих полотерах в сторону гостиной.

Виталий какое-то мгновение стоял, глядя ему вслед. Тон! Этот мстительный тон! Он оскорбился и не удержался. Игорь был уже в гостиной, когда Виталий сзади схватил его за плечо и толкнул в ближайшее кресло. Тот попробовал вырваться, но Виталий просто вжал его, не давая шевельнуться.

– Ты пьяный или свихнулся? – спросил Сечкин. – Ты что делаешь?

– Повтори, что ты сказал.

– Я сказал «спроси». У своей дочери Элизы. Ты чего накинулся?

– Ты видишь, что я не пьян, и знаешь, что не свихнулся. Ты сказал это так, как будто точно знаешь, что я не смогу это спросить у своей дочери. Что я не увижу ее!

– Что за бред? Откуда я знаю, увидишь или не увидишь?!

Виталий отпустил Сечкина и сел на стоящий рядом маленький журнальный столик, тоже, конечно, из ценных пород дерева.

– Понимаешь, Игорь, ты можешь еще долго парить мозги следствию, но я тебя знаю очень много лет. И со мной у тебя это не получится. Это я так, к слову, сказал, что спрошу у Элизы. На самом деле я ее неплохо знаю. Она – экспериментатор, коллекционер не в сексуальном смысле, а в человеческом. После периода тяжелых отношений с другим мужчиной она могла просто захотеть отдохнуть, расслабиться, развлечься рядом с таким опарышем, как ты.

– Виталий, если ты будешь меня оскорблять…

– То что? Полицию вызовешь? Давай. Я буду тебя оскорблять, и не только. И я не уйду отсюда, пока не узнаю, где Элиза.

– Госссподи! С тобой, наверное, даже следователь не может говорить. Так ты себя безумно ведешь. Я знаю, как и все, про твою попытку суицида. Теперь думаю, что ты и офис свой сам поджег. И не только я так считаю. Если ты меня хоть пальцем тронешь, Виталий… Ладно, не буду. Просто прошу: остановись. Успокойся. Я передал следствию видеоматериалы о том, как Элиза с Валерией и каким-то мужиком уходили от меня. Они даже уже узнали, что этот мужик – фотограф, мой сосед. Какие у тебя могут быть ко мне вопросы? Это все где-то уже в документах. Просто с тобой не общаются, как с неадекватом.

– Меня не интересует ничего из того, что ты говорил следствию. Разумеется, это все ложь. А как фамилия фотографа?

– Не ручаюсь, но, мне кажется, Голиков. Я и не знал, что это мой сосед.

– Петр?

– Не помню точно, но вроде.

– Ты сама невинность, Игорек! Жалко, не видишь себя со стороны. Но хотя бы слышишь? Петр Голиков – фотограф и, скорее всего, любовник Сикорской, матери убитой Валерии, моей внебрачной дочери. Он постоянно фотографировал Элизу. И ты его не знаешь??? Он оказался твоим соседом. Это все может быть случайностью? Он бывал у тебя дома, это ты сказал, что он увел обеих девушек отсюда. Но одну нашли убитой, а другая – Элиза – может быть, убита здесь. Я не знаю, как ведется следствие, я не знаю, как получить признания у человека, которому не веришь ни на грош и который на все способен, но мне сейчас показалось, что терять мне больше нечего. Я просто прикончу тебя, если ты не скажешь, что произошло с Элизой. В том, что произошло, сомнений нет.