Марина Серова - Поддавки с убийцей

— С улицы. Я всего лишь случайная прохожая. Забрела к вам попросить помощи и чуть не угодила в проволочный переплет.

— Это не Катька, Кирилл Федорович! — ясно и быстро проговорил «мерзавец». — Ошиблись мы.

— Мы? — прозвучало удивленно.

Мягко шлепая босыми ногами, старик медленно прошел к покинутому мной стулу и со вздохом уселся на него.

— Я… — растерянно поправился «мерзавец», но он уже перестал существовать для Кирилла Федоровича.

— О чем базаришь, если ты без спросу в чужой дом влезла?

— Влезают воры, — ответила я со всей вежливостью, на которую только была способна. — А я вошла.

— Не воры, а крадуны, — невозмутимо поправил он. — Воры по домам не шарят.

Не хватало мне с ним еще спорить на тему блатной иерархии!

— Если не дозвалась хозяев, то надо было повернуться и уходить. Разве не так?

— Так. Но и войдя без разрешения, я не заслужила петли на шею.

— Все виноваты, — рассудил он примирительно. — Сунулась ты куда не надо, не зная дел, вот и пострадала. Давай мы извинимся за неприятность, и иди своей дорогой.

— Ничего себе неприятность! — Я дотронулась до шеи. — Рубец останется. А если дорога моя у ваших ворот кончается? Тогда как?

Ух как зыркнул на меня Кирилл Семиродов! Ух как сузил свои глаза в пронзительном прищуре! Что, не выдержал борзости моей, урка замшелый, психовать начал? Давай-давай, в гляделки поиграем. Кто кого? Жаль, что ты стар, а то я — по своему теперешнему настроению — или научила бы тебя разговаривать, как полагается, или отмордовала бы без жалости!

Семиродов не выдержал, отвел глаза. Вежливо, без вывертов, попросил:

— Я что-то не понял про ворота. Но ты подожди, Маша, мы с тобой сейчас вдвоем побазарим.

До меня не сразу дошло, что в былые времена «Машами» называли уважаемых в блатной среде женщин. Подойдя к старику вплотную, я нагнулась к его лицу и, держа ладонь на больной шее, по-змеиному прошипела:

— Ты, бывший, не буду я с тобой разговаривать после этого. Боюсь потерять уважение к твоим сединам и поступить недостойно. Завтра жди. Тогда и поговорим. И счет тебе за сегодняшнее выставлю. Не этому лоху, — я ткнула пальцем в Ивана, — а тебе.

Сцепив пальцы в синих, зоновских наколках, старик, опустив глаза, молчал. Чем-то я его уела. Своей яростью, что ли?

— А ты, — повернулась я к племяннику с грозным видом, но при виде его вконец перепуганного лица смягчилась, — пойдешь со мной. Возьми домкрат. Колесо у моей машины лопнуло.

— Смотри, язык больше не распускай! — предупредил его дед Кирилл. — Не твое это дело.

Господи, как хорошо на заросшем лебедой, освещенном вечерним солнышком дворе! Но и от двора мне захотелось удрать подальше, едва мы с Иваном вышли из калитки на улицу.

Пока он ковырялся с запаской, я, забравшись в салон машины, принялась рассматривать в зеркало свою пострадавшую шею. Удавка оставила на коже заметный со всех сторон след, а местами, особенно с боков, даже кровоточила. Но ведь могло быть и хуже.

Захотелось вылезти и пнуть заканчивающего работу Ивана в зад. Чтобы не поддаться искушению, я спросила:

— А откуда взялась здесь эта Лозовая?

При ее упоминании он сплюнул, но ответил весело:

— Из другого города принесла ее нелегкая. Странно, что ее сегодня здесь нет. Она с дружками обычно вот по этому шоссе гоняет, вокруг аэропорта. Бензин жгут, бездельники! Рокеры, мать их!

— Когда дом-то жечь собираются? — спросила я, кончиками пальцев массируя вздувавшийся рубец.

— Ха! Завтра обещали заняться. — Он поднялся и отряхнул колени. — Все. Готово. А зачем тебе?

Я вылезла из машины, чтобы оценить его труд.

— Да вот, думаю, не приехать ли полюбоваться?

— Оно тебе надо? — выпятил он губы в удивленной гримасе и вернул мне гаечный ключ.

— Не надо мне ничего! Спасибо тебе за все, что ты для меня сделал!

Мужик смутился и, махнув на прощание рукой, уже повернулся, чтобы уйти, но я его остановила:

— Эй, а ради чего все-таки Лозовая от дома отказалась?

— Не отказывалась она, — повернулся он ко мне вполоборота.

Вот как! Значит, Лозовая от дома не отказывалась.

— Ага, не отказывалась, а наследство свое сжечь готова. Врете вы оба!

— Да, сжечь хочет. Потому что требует с нас того, чего мы и в глаза-то не видывали. Нам это надоело, мы указали ей на порог, а она обиделась.

— Что ж она такого требует, за что можно целый дом спалить?

— Кирилл Федорович большую часть жизни в зоне провел — так уж сложилось. И старика Лозового, деда ее, по прошлому своему хорошо знал, — он осекся, видно, вспомнил дядькин приказ держать язык за зубами и, поморщившись от досады, быстро закончил: — Чушь, в общем. Какая-то старая тюремная байка, не знаю я толком. Если хочешь, иди у него самого спроси.

— Спрошу, — пообещала я, — Про все спрошу. Не сам же ты до удавки додумался. Завтра приеду, как обещала. Пусть ждет.

Иван поежился, подхватил домкрат и, сгорбившись под его тяжестью, побрел к дому, а я, сев за руль, направилась в противоположную сторону. Когда, въезжая на шоссе, я взглянула в зеркало заднего вида, он еще только подходил к калитке.

«Маша!» — вспомнила я кличку, полученную от старого блатаря, и смачно, по-мужски, сплюнула в открытое окно.

Дело, предложенное мне Гансом и казавшееся вначале таким незамысловатым, началось какой-то непонятной мешаниной, круто заваренной незнакомыми мне людьми и в которой — если я приму его предложение — разобраться будет непросто. И те тридцать процентов, так воодушевившие меня вначале, заработать будет непросто.

«Не явятся ли они тридцатью сребрениками, взятыми за чужую беду?» — подумала я, вспомнив, как плеснула водку на босые ступни Кирилла Семиродова.

Окончательно успокоиться я смогла только дома. Осторожно приняв душ — кожу шеи отчаянно щипало от мыла и воды, — я приготовила себе добрую порцию крепкого кофе и, усевшись в любимое кресло, поглядела на свое отражение в зеркале. «А что, собственно говоря, мне мешает позвонить сейчас Малышеву и обидеть его отказом?» — спросила я себя. И таким образом продлить скучный, но безопасный мертвый сезон еще на неопределенное время. Но я этого не сделала. Злое упрямство и желание идти наперекор складывающимся обстоятельствам, уже отметившим мою шею узкой красной полосой, сделали свое дело. Хорошо еще, что проволока, впиявившаяся в кожу, не скользнула из стороны в сторону, но и так, одним давлением, она подарила мне багровый рубец. Местами кожа была содрана и ранки уже запеклись, и в довершение этого шея начала опухать. Требовались простые и действенные меры, чтобы завтра я могла не только прилично выглядеть, но крутила своей головушкой более-менее легко и безболезненно.

«Нет, Гансу я звонить не буду», — решила я.