Марина Серова - Поддавки с убийцей

— Сколько?

Каким кратким и деловым сделало Ганса волнение!

— Шестьдесят тысяч, не считая накладных расходов.

— Будьте уверены! — услышала я в ответ и, не прощаясь, положила трубку — пока это все, что я хотела услышить.

То ли коньяк меня так расслабил, то ли отдала я Гансу последние остатки своей взвинченности, только вскоре глаза мои стали слипаться. Мечтая о постели, я соорудила на шее компресс. Оставалась еще мысль об ужине, но, решив, что поужинаю в завтрак, я отправилась на боковую.

Мое следующее утро началось с приятной детали. Багровая полоса на шее потемнела и сделалась еще заметней, но кожа осталась гладкой, и это уже было хорошо. Шелковая косынка вокруг шеи надежно скроет этот дефект от посторонних глаз, а моей внешности добавит каплю эксцентричности.

Получилось даже лучше, чем ожидала. Косынка отлично подошла к белому спортивному костюму, и выглядела я блестяще.

Плотно позавтракав, я приготовила кофе и наполнила им термос. Постаравшись как можно больше времени убить на пустяки для того, чтобы не нагрянуть к Семиродовым слишком рано — не хотелось показаться нетерпеливой, — я вышла из дома. Машина ждала меня у подъезда.

Кошмары вчерашней ночи меня не мучили, погода была прекрасной, и встретила я сегодняшний день в хорошем настроении.

«Изменять планы в соответствии с изменяющимися обстоятельствами», — вспомнила я результат вчерашнего гадания и решила сделать его девизом сегодняшнего дня. План, вернее, намерение, у меня пока один — ознакомиться с обстановкой, изучить детали и подумать о том, как повернуть дело так, чтобы продажа дома явилась для Семиродова избавлением от всех бед. Не следовало забывать при этом и о, мягко говоря, обиде, нанесенной мне Иваном. Но ответственность за нее я без колебаний возложу на старика и опять же постараюсь, чтобы этот груз показался ему еще более тяжелым. Как я это сделаю? Пока не знаю. Война план покажет. Надо признать, что, несмотря на мою взвинченность, старик меня вчера озадачил и насторожил.

По мере удаления от центра проезжая часть становилась свободнее, и вести машину было легко. К тому же я избегала оживленных магистралей, объезжая их по тихим зеленым улочкам. Времени у меня было достаточно, поэтому спешить не хотелось да и не требовалось. Перед разговором с Кириллом мне необходимо было выбрать для себя определенный образ, иначе, кроме «фря», я от него едва ли что толкового услышу. Простым хамством его не одолеть.

Вчера случайно я затронула в нем некую струнку, заставившую его терпеть мои выходки. Он меня даже Машей назвал, а это более чем комплимент. Началось все с обычной грубости, которую он перенес, едва сдержавшись, а закончилось наобум ляпнутой фразой, что мой путь, мол, заканчивается у их ворот. У него, пораженного этим, даже глаза сузились, а затем последовала Маша.

Я уже почти приехала, но так и не додумалась ни до чего путного. Ну что ж, придется держаться жестко, независимо и в меру напористо. Буду наблюдать за стариком, на ходу делать выводы и полагаться на интуицию. И на удачу тоже.

Вот он, деревенский район городской окраины, как называет такие места один мой знакомый.

Всполошенно кудахча и хлопая крыльями, из-под колес выскочила курица, и я ругнула себя за невнимательность. К этому присоединилась облезлая, худосочная собачонка. Она зашлась в брехливом лае, пробежав рядом с машиной с десяток метров. Когда я уже заворачивала в нужный мне переулок, ханыжного вида малый, маявшийся на обочине, вглядевшись, что-то мне крикнул. Только вписавшись в поворот, я расслышала, каким именем он меня окликнул: «Лозовая!» Без колебаний я остановила машину.

— Лозовая! — повторил он, торопясь ко мне трусцой.

Видно, друзья-рокеры здесь весьма популярны, если их принцессу каждый ханыга знает. Только отчего же он меня за нее принял?

— Лозовая! — упорствовал парень в своем заблуждении.

— Откуда ты меня знаешь?

— Видел, — он едва перевел дух, — как ты вчера от Семиродовых выходила, с Иваном, а там до тебя отродясь молодых баб не бывало.

Вот так, оказывается, все просто. Я открыла дверцу, чтобы нам было удобней разговаривать.

Молод, но пропит до предела. Парню недолго оставалось до того состояния, про которое говорят, что человек опустился ниже уровня городской канализации. Опухшее, но выбритое лицо. Относительно чистая, но мятая одежда. Наверное, спит он не раздеваясь. Короче говоря, не из таких, ради кого я запросто могу остановить машину.

И не остановила бы, не крикни он так удачно.

— А на мотоцикле ты лучше смотришься.

Тоже мне комплимент! Знал бы, как сам смотрится!

— Чего тебе?

— Дай тридцатку, а? Для тебя же это мелочь, а мне поправиться поможешь.

— Ты для этого меня остановил? — Я захлопнула дверцу перед самым его носом. — Хоть и мелочь, а алкашам, вроде тебя, я не подаю из принципа.

— Погоди, Катерина, — он вцепился в дверцу обеими руками — благо окно открыто — и приблизился настолько, что я почувствовала запах перегара, — я тебе про Ивана сказать хочу, не уезжай, ну! — выкрикнул он почти в отчаянье, видя, как я дернула рычаг переключения передач.

Пришлось задержаться.

— Про какого Ивана? — спросила я на всякий случай, мало ли на свете Иванов.

— Про Семиродова, про какого! Не ходи больше к ним, слышишь? Не ходи. Ванька тебя убить хочет. Я его давно знаю, с самого моего детства, он всерьез говорил, правда. Дай тридцатку, а?

Дверцу снова пришлось открыть, чтобы только не дышал в мою сторону и не заставлял мучиться.

— Как тебя звать-то?

— Аладушкин, — осклабился он, отчего его отечные глаза совсем закрылись.

— Врешь ты, Аладушкин. С чего это Иван будет с тобой своими планами делиться? Да еще такими серьезными?

— Он вчера здорово пьяный был. Ну, такой, что мне его до дому на себе пришлось тащить, вот и болтали по дороге.

— Во хмелю любой подонок становится героем, а то сам не знаешь. Ты мне лучше вот что скажи, мое имя ты от него тоже вчера узнал?

— Не-ет! — Аладушкин опять расплылся в отвратительной улыбке. — Раньше еще, я не знаю, может, дня три назад. Он мне деньги за тебя предлагал. Помоги, говорит, с ней разделаться, а когда — потом, мол, скажу. А мне на фиг…

Он осекся при виде извлеченного мной из «бардачка» бумажника и быстро облизнул потрескавшиеся губы. Но я не торопилась расплачиваться.

— Что-то в толк не возьму, за что он меня так наказать хочет?

— Да ла-адно тебе! — не поверил Аладушкин моему недоумению. — Ты же дом его дядьки сжечь грозишься.

Пришлось рассмеяться ему в лицо. Получилось очень натурально и невесело.

— Я что, сумасшедшая? Зачем мне свой дом жечь? Семиродовы за него деньги дать готовы.

— Ага, готовы! Нашла дураков! Они его сами сожгут, лишь бы не платить ничего. А потом, он ведь у них застрахован.