Марина Серова - Пусть проигравший плачет

Однако из машины вышел не короткошеий крепыш с бритой головой, как я этого ожидала. Я застыла в немом восхищении, увидев ее. Нет, сказать, что она была красивой, — совершенно точно погрешить против истины. Красивой она не была, это уж точно. Дама, вышедшая с королевской грациозностью из машины, была настолько очаровательной, что было странно видеть ее в этом мире, сотканном из грубости и насилия. Одетая в белую и легкую тунику, с распущенными волосами, прихваченными подобием тонкого обруча… Нет, это фея из сказки! Ноги, длинные и стройные, были обуты в легкие сандалии, похожие на греческие. А лицо… Господи, она же была похожа на «Весну» Ботичелли! Такая же полуулыбка, изумрудные глаза, густо окаймленные черными ресницами… Почему я не родилась мужчиной, черт побери! Я бы наконец отыскала предмет, достойный поклонения!

Она приблизилась ко мне и, слегка наклонившись, спросила мелодичным голоском:

— Извините, у вас все в порядке?

— Все в порядке, — сказала я, опустив глаза, чтобы не ослепнуть от ее сияния.

— Простите меня, казус произошел по моей вине, — вздохнула она. — Вы уверены, что у вас все в порядке?

— Конечно, — кивнула я.

— На всякий случай, — она порылась в изящной сумочке и протянула мне визитную карточку. — Если вдруг вы что-нибудь обнаружите — неполадки в машине или еще что-то, — перезвоните мне, ладно?

Я машинально взяла карточку, не взглянув на нее, и кивнула. Женщина взмахнула своей изящной и ухоженной ручкой с тонкими пальчиками, на каждом из которых сияло маленькое колечко, и исчезла на своем белом «Мерседесе» так же загадочно, как и возникла.

Когда она уехала, я пришла в себя и собралась было уже засунуть карточку в сумку, но из любопытства взглянула, как могут звать нечаянно встреченных на улице феечек.

И подпрыгнула. Догадайтесь с трех раз, как же ее звали?

Конечно, конечно… Ее звали Лоретта Павловна! А вот фамилия…

Фамилия у нее была мне тоже знакома. Потому что ее звали Лоретта Гараян!

Теперь я была ошарашена уже не почти случившейся аварией, а тем, как только что со мной пошутил господь. Надо же — я ищу эту Лоретту, воображая ее чем-то вроде Ма Бейкер, а она сама сваливается мне на голову да еще оказывается родственницей Гараяна, потом так же незаметно исчезает, оставив, впрочем, все свои координаты! Конечно, можно попытаться догнать ее, но, судя по виду этой неординарной женщины, она не любит грубой игры. О, нет! Наверняка она такая же поклонница изящного, как и я.

Интересно, кем приходится она этому Арташесу Левоновичу? Уж не дочь — иначе у нее было бы другое отчество. Кроме того, у Арташеса был пасынок… Не падчерица.

Все вопросы по личной жизни Гараяна мог осветить только Рябцев.

Именно к нему я и мчалась, искренне надеясь, что застану его дома. Дурной чертой Рябцева было то, что этот художник, предпочитающий рисовать сельские пейзажи, презирал цивилизацию и отказывался от ее услуг настолько, насколько это было возможно. Поэтому телефона у него не было, и оставалось полагаться лишь на удачу. Жил он на самой окраине города, в маленьком домишке, который тоже, как мне казалось, выбирал по принципу — чем хуже, тем лучше, потому что домишко этот был настолько убогим и покосившимся, что я вообще никак не могла понять, как в таком можно жить.

Добираться мне пришлось долго, по невообразимым колдобинам, которые появились сразу, стоило мне только выехать на эту проклятую гору. Невдалеке маячил скит, хоть немного украшая невыносимую местность.

Дом я нашла с трудом, как всегда, поскольку бывала у Рябцева всего пару раз, и то очень давно. Калитка была открыта. Я вошла, толкнув ее, отчего она так громко скрипнула, что в соседнем дворе истерически залаяла собака.

Мне показалось, что Рябцев мог бы и откликнуться, но он, по-видимому, был слишком занят новым своим шедевром. Я знала, что он всегда настолько увлекался выписыванием очередного стожка, что приходилось мириться с этим фактом, поскольку оторвать его от этого занятия все равно было невозможно никакими силами.

Осторожно открыв дверь в дом, я оказалась внутри, в очередной раз сморщив нос от запаха масляной краски и растворителя. Казалось, воздух был просто пропитан ими насквозь.

В мастерской Рябцева не было. Я слегка удивилась, но не больше того. «Значит, спит», — подумалось мне, и я пошла дальше. Конечно, перед дверью, ведущей в спаленку, я приостановилась и постучала.

Мне никто не открыл. Никаких признаков жизни…

Пожав плечами, я уже собралась подождать его во дворе, подумав, что он пошел в скит за святой водой, но нечаянно толкнула дверь, которая легко поддалась и открылась.

— Господи! — вырвалось у меня раньше, чем я успела понять, что вижу. Схватившись одной рукой за косяк, а другой — за голову, я попыталась прийти в себя. «Что-то слишком много потрясений на сегодняшний день, Татьяна Александровна», — подумалось мне.

Рябцев сидел, тупо уставясь в одну точку прямо перед собой. Так как прямо перед ним находилась я, то получалось, что именно меня он рассматривает с такой бессмысленной улыбкой. Меня от его взгляда начало немного трясти, и к горлу подступила тошнота.

Он сидел в такой же позе, как и Гараян. И, похоже, был убит точно таким же орудием. Осторожно я подошла к нему и наклонилась в безумной надежде, что он все-таки еще жив, просто…

«Да что просто! — истерически завопил мой внутренний голос. — Неужели ты не видишь эту рану? Тонкий разрез, почти не испортивший рубашки… Ты пытаешься спрятаться, Танечка? Спрятаться от такой ужасной, но реальности?»

Его седые волосы были тщательно причесаны — как всегда, волосок к волоску. И почему-то именно от обыденности этой аккуратной стрижки, совершенно несоответствующей чудовищности ситуации, мне захотелось так заорать, что я еле сдержалась.

Когда мои негативные впечатления притихли, уступив место любопытству, я осмотрелась. Надо было попытаться выяснить то, чего мне уже никогда — я бросила на него взгляд, полный сожаления, — увы, уже совсем никогда не сможет рассказать Рябцев!

Осторожно подойдя к книжному шкафу, я осмотрела его содержимое. Книги меня не интересовали — в данный момент Овидий вряд ли сможет оказаться мне полезен. На самом верху стоял проигрыватель — допотопный, я таких уже лет пятнадцать не видела. Груда пластинок, большинство из которых составляли записи джаза и классики. Приподнявшись на цыпочки, я заглянула на сам проигрыватель, который был включенным. Диск вертелся вместе с пластинкой, которую я не замедлила снять. Нажав на кнопочку, остановила мельтешение проигрывателя. Уже собиралась положить пластинку в конверт, но мой взгляд привлек альбом с фотографиями. Не знаю уж почему, но я сняла его с полки и засунула в пакет. Вполне возможно, что он сможет оказаться мне полезен.