Мария Спасская - Магическая трубка Конан Дойла

— Ложкой снег мешая, ночь идет большая, только ты, глупышка, не спишь…

Колыбельная медведицы из «Умки» с первых дней жизни действует на Гошку как самое лучшее успокоительное. Это он Умка, а я медведица. Мы оба знаем это, хотя никогда про это не говорили. Я перебирала его пальчики, считая и пересчитывая. Как делаю всегда. Ибо мне все время кажется, что я родила малыша, у которого на одной из ручек шесть пальчиков.

Когда я была беременная, мама привезла меня на УЗИ, и доктор, водя по моему большому животу смазанным силиконом аппликатором и глядя на экран, стала вслух считать «один, два, три, четыре, пять». И снова «один, два, три, четыре, пять». После чего доверительно пояснила: «это я пальчики считаю. А то бывает, что рождается ребеночек, а у него шесть пальчиков». С этого момента я больше всего боялась, что рожу уродца с шестью пальцами. Гоше уже пять лет, а я все считаю и считаю его пальчики, ибо мне кажется, что при прежних подсчетах я ошиблась, и где-то на маленькой ручонке притаился коварный шестой палец. Что все об этом узнают, и будет скандал. И снова папа пожалеет, что я — это не ОНА.

Слушая знакомый напев, сыночек крепко ухватил меня за руку и, все еще всхлипывая, прилег на подушку, не спуская покрасневших от слез глазок с моего лица. Это единственный взгляд, который я готова терпеть бесконечно. Гоша не выискивает во мне изъяны, испепеляя взглядом. Он гладит меня глазами. Он просто меня любит. Любит такую, какая я есть. Со всеми недостатками, которые так боюсь показать другим. Умиротворенный и кроткий, сын больше не смотрел на взрослых, полных агрессии. Рядом с ним была я, и Гоша ничего не боялся. Ничего и никого.

— Кто живет под потолком? Гном. У него есть борода? Да. А манишка и жилет? Нет…

Гоша показал пальчиком на Кузьму и тихо засмеялся, узнавая гнома. Я прижала к губам его ладошку и поцеловала, затем стала гладить Гошу по лицу, причесывая бровки. Он окончательно успокоился и больше не смотрел на отца. Отдав распоряжение ждать его в постели, Алекс перестал обращать на сына внимание. Проявляя заботу, он подхватил под локоток свою беременную подругу и повел к выходу. За ними мрачной тенью потащился обманутый Настин муж.

— Я, гад, от тебя не отстану! — бормотал Толик, мутным взглядом сверля затылок соперника и невероятно напоминая помешанного.

Хотя в этом и не было необходимости, ведь идущие прошли бы и сквозь него, стоящий у двери Кузьма шагнул в сторону, освобождая дорогу.

— Кем надо быть, чтобы оставить ребенка одного в этом кошмарном месте, — как только процессия скрылась из виду, заметил студент, обводя унылым взглядом разоренную комнату. — Чего доброго, мальчишка еще наверх заберется и свалится в море. Вы же видели, Лиза, как там опасно. Мне кажется, Гошу отсюда нужно увести.

— Куда? — устало осведомилась я.

— К деду.

Это был и в самом деле лучший выход, и я, склонившись к самому Гошиному ушку, прошептала:

— Солнышко мое, пойдем с мамой!

Гоша послушно откинул одеяло и свесил босые ножки, нащупывая шлепанцы.

США, 1918 год

В холле нью-йоркского отеля «Амбассадор» толпились журналисты. Держа в руках треноги и кофры с аппаратурой, они ждали начала пресс-конференции, которую устраивал Конан Дойль. В назначенный час двери люкса распахнулись, и представители прессы устремились в гостиную, в центре которой в кресле восседал сэр Артур. Наскоро установив фотографические аппараты, журналисты сделали серию снимков и принялись задавать вопросы.

— Мистер Дойль, — первым выпалил стоящий у двери хлипкий юноша. — Почему вы так уверены в существовании загробной жизни?

— В этом не может быть никаких сомнений, — в своей обычной категорической манере отозвался писатель. — Я разговаривал со своим покойным братом, вот как сейчас говорю с вами. И видел материализованное лицо своей матери, видел отчетливо и ясно. Каждый седой волосок, каждую морщинку!

— Есть ли там секс? — выкрикнула эмансипированная девица.

Писатель усмехнулся в усы и проговорил:

— Секса как такового нет. Есть родство душ и сердечная привязанность.

— Чем питаются духи? — осведомился пожилой репортер.

— Они получают энергию отовсюду. Из воздуха, от деревьев, от нас с вами.

Вопросы посыпались градом.

— Спят ли духи?

— Курят ли сигары?

— Пьют ли алкоголь?

Сэр Артур снова усмехнулся. Для страны с сухим законом вопрос был поистине актуальным.

— Играют ли духи в гольф?

— Нет. У меня нет оснований так думать.

Но репортер настаивал:

— Однако вы пишете в своей книге, что там есть развлечения!

— Да, они говорят, что даже больше, чем здесь.

— Ну, так, может, и гольф среди них имеется?

— Никогда не слышал, чтобы они о нем упоминали.

— Как вы относитесь к тому, что в Блумфонтейне открыли памятник жертвам Англо-бурской войны? По нашим данным, двадцать шесть тысяч женщин и детей погибли из-за зверских условий, созданных британцами в концлагерях.

— Это досужие вымыслы, — возмутился сэр Артур. — Все они умерли от естественных причин. Этим людям, во время войны лишившимся крова, предоставили в лагерях крышу над головой. Их хорошо кормили, о них добросовестно заботились. Ведь Британия воевала только с мужчинами.

Расспросы продолжались более трех часов, после чего усталый, но довольный писатель отправился обедать. Компанию ему составили Джин и Альфред, ожидавшие окончания пресс-конференции в соседней комнате. Сидя в роскошном зале гостиничного ресторана, сэр Артур говорил:

— Мне кажется, что я отлично справился со всеми вопросами.

— Вы, дорогой мой Артур, не просто блестяще разъяснили журналистам суть нашего учения, — с чувством выдохнула Джин, — вы были так убедительны, что, думаю, американцы единодушно примкнут к нашим рядам!

На следующее утро сэр Артур принял из рук секретаря стопку газет, приговаривая:

— Ну-ка, посмотрим, что о нас написали!

Развернув первую из них, он был поражен заголовком: «Бурное веселье на том свете». Следующая газета задавалась вопросом «Женятся ли привидения?», а еще одна уверяла, что «Дойль говорит, что в раю играют в гольф».

— Но это же вранье! — вскипел писатель, рывком поднимаясь с кресла.

— Вы послушайте, Артур, что пишет мэр Нью-Йорка Джон Хилан! «Уважаемый писатель торгует заоблачной чепухой! Должно быть, это такой новый бизнес, и, судя по всему, денежки текут к нему рекой!»

— Вот уж неправда! — вскричал оскорбленный до глубины души Конан Дойль. — Я вовсе не зарабатываю на спиритуализме! Все, что остается после покрытия дорожных расходов, я отдаю на развитие благого дела!