Патриция Хайсмит - Незнакомцы в поезде

Бруно осторожно разлепил веки, еще восхитительно тяжелые ото сна. Он видел себя со стороны, как на экране. Вот он в ржавокоричневом костюме на острове в Меткалфе. Вот его молодое и стройное тело изгибается над Мириам, швыряет ее на землю. Эти короткие мгновения разделили его жизнь на «до» и «после». Он тогда был особенно ловок, особенно умен, и эти мгновения более не повторятся. Гай думал точно так же о времени своей работы над «Пальмирой», — сам рассказывал, когда они вдвоем ходили в море на яхте. Бруно было приятно, что «звездный час» случился почти одновременно у них обоих. Пожалуй, теперь он мог спокойно умереть — разве в будущем его может ожидать нечто такое, что затмило бы собой тот вечер в Меткалфе? Иногда — как, например, сейчас — он чувствовал угасание былой энергии. Что-то в нем умирало, возможно, любопытство. Но Бруно это не печалило, потому что взамен он обрел мудрость и умиротворение. Еще вчера он хотел объехать вокруг света. А зачем? Чтобы потом хвастаться? Кому хвастаться-то? В прошлом месяце он написал Уильяму Бибу [13] Уильям Биб — американский ученый и мореплаватель, в 1934 году погрузившийся в батисфере на рекордную на тот момент глубину — 932 метра. и попросился добровольцем на спуск под воду в новой супербатисфере, которую Биб пока испытывал без людей. Зачем? Все это было такой глупостью по сравнению с вечером в Меткалфе. И все вокруг были так глупы по сравнению с Гаем. А самая большая глупость — в Европе он всерьез собирался пройтись по европейским женщинам! Да, папашины шлюхи дурно на него повлияли, ну и что? Многие считают, что необходимость секса сильно преувеличена. По утверждению психологов, любовь не может длиться вечно. Впрочем, Гая и Анны это, похоже, не касается. Бруно чувствовал, что их любовь не угаснет, хотя и не знал почему. Дело было даже не в том, что Гай растворился в ней и безразличен ко всему другому. И не в том, что денег у них достаточно. Нет, причина в чем-то невидимом. А в чем, Бруно никак не мог понять, хотя иногда ему казалось, что он на пороге разгадки. И ответ он хотел найти не для себя, а из чисто научного интереса.

Улыбаясь, Бруно повернулся на бок и стал щелкать крышкой золотой зажигалки «Данхилл». Встреча с турагентом не состоится ни сегодня, ни вообще. Дома гораздо уютней, чем в Европе. И Гай рядом.

Джерард гнался за ним по лесу, размахивая уликами — лохмотьями перчаток, лоскутом от пальто и даже револьвером. Гай уже пойман, стоит привязанный к дереву в чаще леса с глубокой раной на правой руке. Если Бруно не найдет способ к нему вернуться, он истечет кровью. Джерард хихикал, радуясь тому, что раскусил их хитрую схему. Вот-вот он настигнет Бруно, схватит его своими мерзкими лапами!

— Гай! — слабым голосом позвал Бруно.

Джерард уже тянул к нему свои ручищи — если коснется, все пропало!

Бруно собрал все силы и сел на постели. Кошмарный сон осыпался грудой тяжелых камней.

Перед ним сидел Джерард! Собственной персоной!

— Приснилось чего? — сочувственно поинтересовался он и протянул розовато-лиловую руку.

Бруно кубарем скатился с постели. Джерард засмеялся.

— Как хорошо, что я вовремя вас разбудил.

Бруно стиснул зубы, едва не раскрошив их, метнулся в ванную и хлебнул виски, не заботясь о том, чтобы прикрыть дверь. Рожа в зеркале была такая, что краше в гроб кладут.

— Вы уж простите за вторжение, но у меня новости. — Голос у Джерарда звучал напряженно и пискляво, а это значило, что его распирает восторг от какой-то победы. — Касаемо вашего приятеля, Гая Хэйнса. Того, который вам сейчас снился.

Стакан в руке у Бруно хрустнул. Он аккуратно собрал осколки из раковины, сложил на уцелевшее донышко с зазубренными краями и, приняв скучающий вид, прошел назад в спальню.

— Когда вы познакомились, Чарльз? Я знаю, что не в прошлом декабре. — Облокотившись на комод, Джерард раскуривал сигару. — Может, полтора года назад? В поезде до Санта-Фе? — Он выждал несколько секунд, достал что-то из-под мышки и бросил на кровать. — Вот, припоминаете?

На кровати, в оберточной бумаге с полустершимся адресом, лежал Платон, забытый Гаем в купе.

— Конечно, припоминаю. — Бруно отодвинул от себя сверток. — Потерял по дороге на почту.

— Ваша потеря все это время стояла на полке в отеле «Ла Фонда». Откуда у вас вдруг взялся интерес к трудам Платона?

— Я нашел книгу в поезде. В вагоне-ресторане. В ней был адрес Гая, и я решил отправить ее почтой.

Он прямо взглянул в маленькие проницательные глазки.

— Чарли, когда вы с ним познакомились? — спросил Джерард с терпеливой интонацией взрослого, который говорит с завравшимся ребенком.

— В декабре.

— И вы, конечно, знаете, что его жена была убита.

— Ну да, в газетах читал. А потом там писали, как он строил клуб «Пальмира».

— И вы подумали: «Надо же, а я ведь полгода назад нашел книгу, принадлежавшую этому человеку!»

— Ну да, — поколебавшись, ответил Бруно.

Джерард хмыкнул и с презрительной улыбкой отвернулся.

Бруно сделалось неуютно. Он уже видел такую улыбку. Когда-то он попался на явной лжи, но отчаянно продолжал на ней настаивать, и отец тоже хмыкнул и улыбнулся, и как же ему тогда стало стыдно! Почувствовав, что взглядом умоляет Джерарда о прошении, Бруно намеренно стал смотреть в окно.

— То есть вы не знали Гая Хэйнса, но тем не менее звонили ему в Меткалф?

— В смысле?

— Вы звонили ему несколько раз.

— Ну, может, разок и позвонил спьяну.

— Несколько. По какому поводу?

— Да по поводу распроклятой книги, по какому еще?! — Если уж Джерард в курсе всех его привычек, он не сможет не признать, что это вполне в его духе. — Мог еще позвонить, когда про смерть жены прочитал.

Джерард покачал головой.

— Нет, вы звонили до ее смерти.

— И что?

— И что? Об этом я спрошу мистера Хэйнса. Кстати, даже странно, что вы не звонили после ее смерти, принимая во внимание ваш интерес к убийствам.

— Да тошнит меня уже от ваших убийств! — проорал Бруно.

— А вот в это, Чарли, я охотно верю. — Джерард вышел и вальяжно направился в сторону комнаты матери.

Бруно не спеша принял душ и оделся. Все-таки Гай вызвал у Джерарда гораздо меньше энтузиазма, чем Мэтт Левайн. К тому же о звонках в Меткалф он узнал из счетов отеля «Ла Фонда», а оттуда Бруно звонил всего дважды. Что касается прочих звонков, никто не докажет, что они вообще были, — мать Гая могла и ошибиться.

— Зачем приходил Джерард? — спросил Бруно у матери.

— Да так, по пустяку. Спрашивал, знаю ли я твоего друга Гая Хэйнса. — Мать начесывала волосы для укладки, взбитые пряди стояли торчком вокруг ее спокойного, усталого лица. — Это тот, который архитектор?

— Да. Ну, он не то чтобы друг, скорее знакомый.