Ирина Мельникова - Лик Сатаны

— Выходит, дедушка продлил себе ненамного жизнь за счет денежных вливаний. Это все вам Недвольская поведала?

— Недвольская молчит, а на днях объявила голодовку, но Тацюк и Перижняк ее активно сливают! — усмехнулся Миронов. — Но и тут нет гарантии, что они не откажутся в суде от своих показаний! Это ж твари пакостные, но трусливые.

— Но почему они — Арсенич, Стецько, столько лет оставались безнаказанными? — изумилась Юля. — Издевались, расстреливали, вешали, а после жили себе припеваючи, пользовались всеми благами, учились, работали? У меня в голове просто не укладывается!

— У меня тоже не укладывается. Жили и все время наше государство и народ люто ненавидели, — усмехнулся Саблин. — Но мы работаем! Выявляли и до сих пор выявляем подобных ублюдков и тех оборотней, которые помогли им избежать наказания. Но это очень и очень непросто. Еще до войны руководители УПА Бандера и Шухевич — кадровые офицеры абвера, создали отменную структуру, в которую фактически вовлекли все население Западной Украины. Существовали реабилитационные центры с врачами, обслугой вплоть до «жен сексмилосердия», в селах размещались складские и кормящие центры, была налажена прекрасная связь, конспирация, контроль и ответственность. Активно действовали детские организации, юношеские типа бандерюгенд, куда входил будущий второй секретарь ЦК Компартии Украины Кравчук.

— Ну да, Кравчук! — подал голос Никита. — Хорошо постарался! Один из могильщиков Советского Союза. Говорят, у Хрущева тоже было рыло в пуху! По амнистии, которую он провел после смерти Сталина, вышли на свободу все активные участники УПА-ОУН и возвратились к себе на родину.

— Прекрасно, что вы в курсе, Никита! — кивнул Саблин. — Да, националисты воевали умело и беспощадно вплоть до начала пятидесятых годов, когда Сталин на жестокость бандеровцев ответил двойной жестокостью — ввел коллективную ответственность поселений за контакты с оуновцами. Расстреливали контактеров на месте при малейшем подозрении. Целыми селами ссылали в Сибирь, в Казахстан, на Колыму. Был ликвидирован Шухевич — командующий боевиками. В 1945–1946 годах перебили банды на уровне куреней, кошей и сотен. А вот службу безопасности, или, как я уже сказал, безпеки, этих бесчеловечных палачей чекистам уничтожить толком не позволили. Сразу после войны сотрудники НКВД вышли на уровень надрайонного руководства, но следы потянулись в ЦК Украины во главе с Хрущевым. Тут чекистов и остановили…

— И что же, Москва никак на это не отреагировала? Неужто не понимали, что точечными ударами эту мразь не выбить? — снова подал голос Никита.

— Как не понимали? Понимали! Но в КГБ тогда начались чистки, сокращения, многих непримиримых борцов с националистами попросту убрали с Украины и Прибалтики, перевели в другие регионы или вообще уволили из органов. В сорок шестом году свернули борьбу с бандеровцами в Ровенской и Львовской областях. Были ликвидированы отделы СМЕРШ и ББ — по борьбе с бандитизмом. Сняли с должности генерала Трубникова, руководителя Ровенского управления НКВД, и генерала Асмолова в Львовской области. А из Киева во Львов перевели по указанию Хрущева генерала Рясного, как после выяснилось, он сочувствовал националистам. В результате чего служба безпеки учиняла расправы над нашими людьми до середины пятидесятых годов. В пятидесятых-шестидесятых годах началось тихое восстановление ОУН. Потихоньку, полегоньку продвигали своих людей на партийные и хозяйственные посты, проводников идей и политреферентов ОУН принимали в партию и в комсомол с дальнейшим карьерным ростом. А тех, кто им мешал, запугивали, шантажировали жизнью близких, устраняли под видом несчастного случая или бытовой ссоры…

Саблин все говорил и говорил. Юля и Никита слушали его с мрачным видом, но очень внимательно. А вот Саша иногда теряла нить разговора. Она до сих пор не отошла от потрясения, которое испытала, когда прочитала бабушкино письмо. Миронов мигом откликнулся на ее просьбу, примчался через двадцать минут, отвез ее в управление. Но она уже плохо реагировала на суматоху, новые вопросы, появление Саблина… И когда ее наконец отвезли домой, всю ночь проплакала. Ведь это была в первую очередь ее вина, что не заглянула вовремя в почтовый ящик…

Утром она все-таки позвонила Никите, но, как и ожидала, известие, что икона нашлась, а она первым делом сообщила об этом в полицию, он воспринял с обидой, бросил в трубку несколько очень несправедливых слов и отключил телефон. И теперь оба, он и Юля, намеренно обходили ее взглядами и даже не поздоровались при встрече.

Саша вздохнула, попыталась сосредоточиться и наконец решилась спросить:

— И все же зачем эта икона понадобилась Треушу? Почему из-за нее столько людей погибло? Только из-за ее чудодейственной силы?

— Икона эта, как написала в сопроводительной записке ваша бабушка, была хорошо известна и очень почитаема православными Западной Украины. Считается не только чудотворной, но, как известно, она принадлежала Олексе Довбушу, легендарному атаману, и по этой причине является символом повстанческого движения гуцулов против поляков. А Треуш, если вам неизвестно, объявил себя потомком Олексы Довбуша и, вероятно, искренне в это поверил. Но нужно было убедить в его высоком предназначении избирателей, которые относятся к нему крайне прохладно. А икона могла стать подтверждением его избранности.

— Как я понимаю, профессор Арсенич идейный вдохновитель Треуша, этакий «серый кардинал»? — уточнила Быстрова с каменным видом.

— Правильно понимаете, Юля! — кивнул Саблин. — Он умело манипулирует Треушем и мастерски поддерживает его маниакальное стремление к власти. На самом деле Олег Треуш — существо с примитивным сознанием, пластилин в руках профессора, и поэтому об искренней вере в светлые идеалы незалежности здесь и речи не идет. На кону большие деньги, и это единственная цель, что движет Арсеничем, Треушем и им подобным борцам за свободу. Кстати, образование у Треуша чисто символическое. Парня выгнали со второго курса сельхозтехникума, после чего он в девяностых завербовался в Чечню и воевал на стороне ваххабитов.

— А чем тогда вас заинтересовала Недвольская? — спросил Никита.

— Поначалу ничем! — вместо Саблина ответил Миронов. — Она никак себя не проявляла. Как большинство украинских беженцев получила временный вид на жительство, работала, кандидатскую свою строчила. Правда, после того случая с Кощеем подстриглась, но женщины вечно в себе что-то меняют, кто бы в обычной ситуации это заметил?

— Вот так всегда, — фыркнула Юля, — стараешься, стараешься, а никто и не замечает!

— После убийства Шмулевича они притихли, — сказал Саблин, — но это не значит, что они прекратили поиски. И возможно, Недвольская-Арсенич так бы и уехала ни с чем. Но тут к Коробкову заявился Соколов. Оголодал старик, обносился. Надо сказать, Коробков его пригрел, даже поселил в предбаннике. Соколов снег расчищал, баню топил, иногда старики выпивали после баньки. И вот уж, неизвестно как, у них зашел разговор, но Соколов рассказал Коробкову о поручении Ковалевского. Федор, мол, взялся за старое, посылал его к Шмулевичу за пакетом, а теперь вроде старых дружков обзванивает и предлагает заняться кое-какими делишками. Коробков живо сообразил, зачем Соколова посылали к Шмулевичу, и понял, что именно Федор Ковалевский купил икону, потому что один из немногих знал об ее чудесных свойствах. Кроме того, Коробков считал, что эта икона по праву принадлежит ему. И втайне от Недвольской вышел на Ковалевского. Очевидно, и по-хорошему предлагал отдать ему икону, и по-плохому, но ваш дед, Саша, не согласился. Вероятно, под влиянием вашей бабушки. Короче, узнав о претензиях Коробкова, бабушка ваша, как следует из ее письма, предприняла решительные действия: забрала икону у мужа, спрятала ее в музее, а затем, решив, что Коробков действует по наводке Арсенича, вышла на него по скайпу. Как раз, Саша, накануне вашего отъезда на Байкал.