Марина Серова - Сердце на замке

Именно таким я и представляла себе Михаила Михайловича Семечку, словно где-то уже видела его раньше. Впрочем, это не исключено. Тарасов не слишком-то большой город, и все его жители имеют гораздо больше шансов познакомиться друг с другом или встретиться хотя бы раз, чем в Москве, Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. А с моей развитой зрительной памятью человек тут же заносится в «видеокаталог» знакомых лиц. Сидя в приемной Михаила Михайловича Семечки и наблюдая за выражением его лица из-за наполовину открытой двери, я пытаюсь продумать, с чего начать разговор, кем представиться на этот раз? Снова рекламным агентом? Частным детективом? Сотрудником милиции? Сразу нагрузить босса информацией и запугать или же, наоборот, постараться вытянуть из него нужные сведения через какой-то не относящийся напрямую к кровавому делу диалог? Михаил Михайлович Семечка, говоривший сейчас с кем-то из своих подчиненных, имел весьма благодушный вид: небольшая бородка, обрамляющая круглое лицо и несколько прикрывающая двойной подбородок сладкоежки, вальяжная поза, веселый смешок.

— О, Танечка! Проходите, какими судьбами? — воскликнул Семечка, заметив меня в приемной, после того как его собеседник покинул кабинет директора. — Вот не ожидал! Расследуете какое-то интересное дельце?

— Есть немного, — согласилась я, мучительно припоминая, где же состоялось наше знакомство. — Извините, но я что-то…

— Это и понятно, что я вас помню гораздо лучше. Еще бы! Вы расследовали дело Максима Клокова, помните, о жутких махинациях с донорской кровью? Он мне потом по секрету рассказал, как лихо удалось разоблачить негодяя, и даже показал вас в ресторане: вы в «Волне» с кем-то обедали и не заметили нас тогда. А я еще удивился, какая вы молоденькая и вообще как фотомодель.

Понятно! Если так пойдет и дальше, то скоро мне из Тарасова уезжать придется, переносить частную практику, по завету Остапа Бендера, в великий Рио-де-Жанейро или типа того. А то ведь только я направлю пушку на преступника, а он мне скажет: «Привет, Танюшка! А ведь ты с моей женой в одном классе училась». Или: «Я тебя по дискотеке в юридическом институте знаю». Или: «Ты чего, мы же в яслях на соседних горшках сидели, не узнаешь?» Вот примерно как здесь с рестораном «Волна». Но, по крайней мере, мне не нужно прикидываться каким-нибудь шлангом.

— Да, я расследую очень интересное дельце, — подтвердила я, усаживаясь напротив Михаила Михайловича в своей любимой позе — нога на ногу, чтобы коленка «светила» в лицо. — У меня есть для вас почти рождественская история. Вы любите страшные сказки?

— О, еще бы! — хохотнул Семечка. — Кто ж их не любит? Красное пятно, черные перчатки, гроб на колесиках. С чего начнем?

— Пожалуй, с красного пятна. Оно появилось сразу же рядом с простреленной головой Владимира Кривина, который через час после этого был закопан в заснеженном лесу. Или про вагон на колесиках, в котором с помощью всемогущего Станислава Кривина в Тарасов должны были прибыть киндер-сюрпризы с героином? Наверное, на какой-нибудь ваш аптечный склад. Что, пока не получили?

Лицо Михаила Михайловича Семечки изменилось так сильно, словно кто-то резким рывком сорвал с него маску.

— Что за шутки? — вскричал, можно даже сказать, прорычал настоящим львом господин Семечка. — Я не вполне понимаю!

— Я тоже, — согласилась я. — Но надеюсь, что вы все мне объясните, так как не далее чем два дня назад парились с упомянутыми сейчас людьми в сауне и имели доверительные беседы…

— Что вы имеете в виду? Ну да, парились. Мы со Станиславом знакомы еще с института. И всегда встречались, когда он появлялся в Тарасове, — ответил Мих-Мих, несколько успокоившись и усаживаясь напротив меня.

— И вы не боитесь говорить это про человека, которого ищет полиция нескольких стран мира как транспортировщика крупнейшей за последние полгода партии наркотиков в Россию?

— Нет, не боюсь, Станислав для меня — только друг юности. Откуда мне знать, чем он занимается. Честно говоря, и не верю вашим словам. Все это чересчур похоже на провокацию. Может, вы еще скажете, что я и его брата убил?..

— Скажу другое. Какое отношение вы имеете к фонду «Открытое сердце»?

— К чему, к чему? Первый раз слышу.

— Есть свидетели, — поднаперла я на непреклонного Семечку, — что в сауне вы вели разговор о детском фонде «Открытое сердце», который имеет прямое отношение к наркотикам. Кстати, председатель этого фонда Павел Андреевич Ежков тоже найден сегодня утром в собственном подъезде с простреленным сердцем. Не слишком ли страшными получаются наши сказки?

— Про фонд? Ну да, у них был такой разговор. Теперь припоминаю. Станислав хвалил брата за то, что тот занялся благотворительностью, а я, наоборот, ругал. Пусть я считаюсь говнюком, но терпеть не могу всех этих побирушек с протянутыми ручонками. Не фига делать! Работать надо! Я лично из денег фирмы ни копейки не дал на эту лажу, и горжусь. Друг мой близкий — Лодкин, вице-мэр, тоже так же считает.

— Даже лекарств больным не дадите? — не удержалась я от любопытства.

— Не дам! Никаких лекарств дармовых, конфет, петушков на палочке. Работать надо. А не хочешь — соси дерьмо на палочке! — почему-то разбушевался Михаил Михайлович Семечка.

— Значит, не знали? — уставилась я на Мих-Миха специальным пронзительным взглядом. — Похоже, вы, Михаил Михайлович, сильно недооцениваете пользу от благотворительности. Но все же придется сегодня постараться как можно подробнее припомнить тот разговор, и такая возможность вам представится. Но для начала — где, по-вашему, может скрываться Станислав Кривин?

— Стаська? Да откуда я знаю? Мы годами не виделись, а теперь уж вообще, видать…

— С кем еще, кроме вас, встречался в этот приезд Станислав Кривин?

— Знаете, Танечка, но вы все-таки никак не хотите меня понять, — мягко сказал Мих-Мих. — Позвонил один раз: «В баню по старой дружбе сходим, оттянемся?» — «Сходим». Вот и весь разговор. Мы когда отдыхаем — стараемся ни слова о делах. Я потому так и взбесился, когда братья стали про какой-то фонд говорить, строить из себя… добрых Дедов Морозов. Какого черта?

А я смотрела на Михаила Михайловича Семечку и думала: надо же, опять обманулась, на внешность купилась. Такой добрый, приятный на вид человек, посмотришь — рубаха-парень. А приползешь к такому, умирая от голодной смерти, — крошки хлеба не даст. Просто маскарад какой-то новогодний, да и только! Жалостливому Толику я чуть голову не оторвала, а этому жмоту коленку подставила — любуйся на здоровье.

— Вас арестуют, — сказала я сквозь зубы.

— Меня? — вскочил с места Семечка. — По какому праву? Вы об этом еще пожалеете. Да я прямо сейчас позвоню Лодкину…