Тесс Герритсен - Жатва

Кацка ждал, оглядывая пространство возле дверей. Эбби Ди Маттео и Марк Ходелл ушли.

«У этой пары есть все, – думал он. – Внешность. Деньги. Завидная карьера. Какая женщина согласится рискнуть достигнутым, чтобы избавить от боли умирающую старуху?»

– Слизень, ты еще не уполз? – послышался в трубке голос Роуботама.

– Нет. А в чем дело?

– Сюрприз у меня.

– Хороший или плохой?

– Назовем его неожиданным. Я получил результаты ГХМС по телу доктора Леви.

За аббревиатурой скрывалась газовая хромато-масс-спектрометрия. Ее методами криминалистическая лаборатория определяла содержание наркотиков и токсинов.

– Ты же вроде искал и ничего не нашел, – заметил Кацка.

– Верно. Мы не обнаружили обычных препаратов. Наркотиков, барбитуратов. Но они определяются методом иммунологического анализа и тонкослойной хроматографии. А доктор Леви был врачом, и я подумал, что в его случае нам нельзя ограничиваться обычными анализами. Я проверил его тело на фентанил, фенциклидин и ряд летучих соединений. И вдруг проба из мышечной ткани дала положительную реакцию на сукцинилхолин.

– Это что такое?

– Нервно-мышечный блокирующий агент. По воздействию соперничает с ацетилхолином – нейтротрансмиттером, который вырабатывает организм. Эффект похож на d-тубокурарин.

– Курарин… схоже с ядом кураре?

– Да, но сукцинилхолин имеет другой химический механизм. Его широко применяют при операциях. Он позволяет обездвижить мышцы на время операции. Облегчает газообмен в легких.

– Ты хочешь сказать, что доктор Леви был парализован?

– Да. Он был совершенно беспомощен. Самое скверное, что сознание не отключалось. Все понимал, но оказать сопротивление не мог… Страшнее смерти не придумаешь.

– Как это вещество вводится в организм?

– Обычная инъекция.

– Мы не обнаружили на его теле следов иглы.

– Ему могли сделать укол в голову. Волосы скроют след так, что и не заметишь. Быстрый булавочный укол. Мы вполне могли пропустить след, учитывая посмертные изменения тела.

Кацка задумался. Он вспомнил разговор с доктором Ди Маттео. Тогда он не придал особого значения ее словам.

– Скажи, ты бы мог посмотреть результаты двух давнишних вскрытий? Шесть лет назад с моста Тобин прыгнул человек по имени Лоренс Кунстлер.

– Повтори еще раз его имя… Так. Записал. А кто второй?

– Доктор Хеннесси. Имени его не помню. Несчастный случай. Отравился угарным газом. Вся семья погибла.

– Кажется, что-то помню. У них был совсем маленький ребенок.

– Да, эта история. Я постараюсь провернуть запросы на эксгумацию.

– Слизень, ты что собрался искать?

– Пока не знаю. То, что просмотрели тогда, но найдем сейчас.

– И ты хочешь что-то найти в останках шестилетней давности? – засмеялся неисправимый скептик Роуботам. – Да ты никак решил заделаться оптимистом.

– Миссис Восс, вам опять прислали цветы. Принести сюда? Или вы хотите, чтобы я оставила их в гостиной?

– Нет, принесите сюда, – попросила Нина.

Сидя в кресле возле своего любимого окна, она смотрела, как горничная внесла вазу в спальню и поставила на ночной столик. Теперь женщина стремилась придать букету более привлекательный вид, разделяя стебли. Нину омыло волной аромата шалфея и флоксов.

– Поставьте вазу сюда, рядом со мной.

– Хорошо, мэм.

Горничная перенесла вазу на чайный столик возле кресла Нины. Но вначале ей пришлось убрать оттуда вазу с восточными лилиями.

– Это ведь не ваши привычные цветы?

Чувствовалось, горничная не одобряет букет, присланный хозяйке.

– Да, – улыбнулась Нина, глядя на необычную подборку.

Она любила цветы и хорошо разбиралась в них. Бегло взглянув на сполохи красок, она сразу определила, из чего составлен букет. Русский шалфей и розовые флоксы. Фиолетовые рудбекии и желтые гелиопсисы. И ромашки. Множество ромашек. Такие обычные, неприметные цветы. И как только кому-то удалось найти ромашки в середине октября?

Она провела рукой по головкам цветов, вдыхая ароматы позднего лета. Нина помнила запахи своего сада. Как она любила возиться с цветами. Болезнь лишила ее и этой радости. Лето прошло. Их дом в Ньюпорте закрыт на зиму. Наступил самый ненавистный для нее сезон. Увядание сада. Возвращение в Бостон, в этот дом с позолоченными потолками, резными дверными проемами и ванными из каррарского мрамора. Здесь было много темного дерева, а оно всегда действовало на нее угнетающе. Их летний дом был пронизан светом, теплым ветром и запахом моря. А бостонский дом всегда навевал мысли о зиме.

Нина вытащила ромашку и вдохнула ее резкий запах.

– Может, вернуть обратно лилии? – предложила горничная. – Они так прелестно пахнут.

– У меня от них болит голова. А кто прислал этот букет?

Горничная отцепила прикрепленный к вазе конвертик, открыла клапан, достала карточку.

– Здесь написано: «Миссис Восс. Скорейшего выздоровления. Джой». Больше ничего.

Нина наморщила лоб:

– У меня нет знакомых женщин по имени Джой.

– Возможно, потом вспомните. Не хотите ли прилечь? Мистер Восс говорит, что вам нужен отдых.

– Я уже належалась в постели.

– Но мистер Восс говорит…

– Я лягу. Попозже. А сейчас я хочу еще посидеть у окна. Одна.

Горничная застыла в нерешительности. Потом, кивнув, с явной неохотой покинула спальню.

«Наконец-то, – подумала Нина. – Наконец-то я одна».

Всю прошлую неделю, едва она вернулась из клиники, ее постоянно окружали люди. Частные сиделки, врачи, горничные. И Виктор. Прежде всего Виктор, буквально нависший над ее кроватью. Он читал ей вслух все открытки с пожеланием выздоровления, следил за всеми ее телефонными разговорами. Защищал ее, изолировал от окружающего мира. Делал узницей этого дома.

И все потому, что он ее любил. Слишком сильно ее любил.

Нина устало привалилась к спинке кресла. На противоположной стене висел ее портрет, написанный вскоре после женитьбы. Виктор сам нашел художника и даже выбрал платье, которое она должна была надеть для позирования. Длинное платье из розовато-лилового шелка, по которому шли неброские розы. На портрете Нина стояла под деревом. Ствол дерева обвивал плющ. В одной руке она сжимала белую розу, вторая была неуклюже опущена. На губах застыла робкая, неуверенная улыбка, словно в тот момент она думала: «Я тут стою вместо другой женщины».

От девушки на портрете ее отделяло двадцать пять лет. Вглядываясь в знакомый холст, Нина убеждалась, что за эти годы она почти не изменилась. Конечно, внешне она уже не та юная невеста в саду. Нет былого крепкого здоровья, нет тех кипучих жизненных сил. Но ее характер во многом остался прежним. Все такая же робкая и неуклюжая. По-прежнему собственность Виктора Восса.