Марина Серова - Сердце напрокат

– А-а! – протянула я. – Ну, тогда вам придется меня добить. Вы как, справитесь?

– Ну зачем вы так, Евгения! – укоризненно покачал головой политик. – Есть более простое решение.

Вадим Сергеевич подошел к трупу, достал из кармана белоснежный носовой платок, аккуратно вытер пистолет – это был «Зиг-Зауэр» старой модификации – и вложил его в руку покойника, сжав пальцы на рукояти.

– Вот так будет правильно, – удовлетворенно кивнул Белоцерковский.

– А как же я? Вы не сможете сделать вид, что меня здесь не было – на полу лужа моей крови, и никакая уборка не уничтожит следы, – хмыкнула я.

– А вы, Евгения, главный свидетель. Вы скажете, что этот человек похитил вас и собирался убить. Но потом признался вам в убийстве Вероники и затем на ваших глазах застрелился. Все знают, что Вольский воевал в «горячих точках». Он был непредсказуемым человеком. Одни его прыжки с парашютом и остальной экстрим чего стоят… В общем, с головой у него было точно не в порядке… А тут чувство вины за содеянное преступление его доконало. Вы не волнуйтесь, этот ствол нигде не числится…

Я во все глаза смотрела на политика. Все-таки правда, что политики принадлежат к несколько другому биологическому виду – не к тому, что все остальное человечество…

Я уже открыла рот… Я собиралась сказать Вадиму Сергеевичу многое. К примеру, что даже поверхностный осмотр места преступления скажет профессионалу гораздо больше, чем кажется непосвященному. Что баллистическая экспертиза в два счета установит – выстрел сделан под другим углом, чем при самоубийстве. С отпечатками пальцев на оружии тоже все не так просто…

– Пожалуйста! Ради Вероники… – вдруг тихо произнес Белоцерковский, и я медленно кивнула. Да гори оно все синим пламенем! Пусть следствие устанавливает, что тут случилось. Докопаются до правды – так тому и быть. А нет – значит, на свете есть справедливость… пусть не такая, как нам хотелось бы.

В общем, я дала политику несколько советов, как сделать инсценировку более правдоподобной. Потом велела ему ехать домой, сложить всю одежду, что была на нем сегодня, в мешок для мусора и сжечь в лесополосе.

– В общем, так. После признания Вольского я потеряла сознание от потери крови и момент самоубийства, уж извините, пропустила, – сердито сказала я политику. – А теперь – чтобы вас здесь не было. Даю вам пять минут, чтобы убраться.

Он вышел, не прощаясь. Я выждала ровно пять минут, а потом позвонила в полицию и «Скорую».

В больнице я провела всего пару дней. Мне перелили полтора литра донорской крови, зашили рану на руке, накачали антибиотиками и отпустили восвояси.

Еще пару дней я просто валялась дома, много спала, восстанавливая силы, и наслаждалась кулинарными талантами тетушки. А вечером пятого дня позвонил Новицкий.

– Евгения Максимовна? – послышался в трубке голос олигарха. – Вы не могли бы приехать к нам? Кстати, как вы себя чувствуете? Может быть, прислать за вами машину с водителем?

– Присылайте! – усмехнулась я. Приятно, когда о тебе заботятся. Тем более это случается так редко – это беда всех деловых женщин… Вообще-то я могла бы и сама прекрасно доехать, но неохота было крутить баранку по морозу. Пусть Новицкий немного похлопочет обо мне…

Я решила не заморачиваться с внешним видом. В конце концов, я ведь не актриса, которая отправляется на бенефис. Поэтому я ограничилась минимумом косметики, надела свой любимый брючный костюм и слегка уложила волосы. Ну вот, теперь я уже не выглядела как иллюстрация к картине «Приход весны в больницу». Можно было и на люди выйти.

За мной приехал тот самый водила, который вез меня в дом олигарха в самый первый день этого запутанного дела. На этот раз он вышел и открыл для меня дверцу. Я усмехнулась – не иначе, получил инструкции от хозяина. Что ж, мой статус резко повысился – сегодня я гость.

Мы быстро домчали до загородного дома Новицких. Я поднялась по ступенькам и вошла в знакомую дверь.

К этому времени я уже знала основные новости – Скрынник держал меня в курсе. К примеру, я знала, что Андрей Станиславович прилетел в Тарасов спустя полтора часа после телефонного звонка Скрынника. Учитывая, какие в Москве пробки, это был рекорд. Знала, что Марина провела эти дни в больнице под капельницей, так же как и я. И что вчера ее выписали. Знала, что Стас рвался меня навестить, но при известии, что мальчик собирается в больницу, вся семья в полном составе дружно заорала: «Не-е-ет!!!», и мы ограничились тем, что мило поболтали по телефону.

За дверью меня поджидал Скрынник. Его брыли приветственно качнулись, но в маленьких глазках не промелькнуло ни тени улыбки. Да я и не ждала.

Начальник службы безопасности протянул мне руку и так крепко стиснул мою, что я поморщилась. Сексист хренов… так и норовит продемонстрировать свое превосходство…

– Андрей Станиславович ждет, – вот единственное, что сказал мне старый гэбэшник. Что ж, надеюсь, он получил свою награду…

Я поднялась на второй этаж. Вся семья Новицких сидела в гостиной. Здесь же присутствовали и супруги Берг, и Амалия. Когда я вошла, мужчины встали.

– Благодарю вас, Евгения, за все, что вы сделали для нашей семьи! – торжественно проговорил Новицкий, и на глазах его блеснули слезы – но только на мгновение. Олигарх взял себя в руки. Ольга Берг подошла ко мне и обняла, прижав к своей широкой груди. Ойген пожал мне руку, как будто я была его деловым партнером. Стас широко улыбался. Марина Бриллинг смотрела на меня из кресла широко раскрытыми глазами. Темные волосы бывшей чемпионки, блестящие и гладкие, струились по плечам. Колени были укрыты пушистым пледом.

– Как вы, Евгения? – заботливо поинтересовалась Ольга.

– Благодарю вас. Со мной все в порядке, – ответила я, усаживаясь на диван. Остальные вернулись по местам. Только Амалия осталась стоять за креслом своего босса. Ее прическа и макияж, белоснежная блузка с кружевами, узкая юбка-карандаш, точеные каблучки и крохотные золотые колечки с капельками бриллиантов в ушах – все, как всегда, было безупречно.

– Так вот, Амалия Олеговна! – продолжила Марина разговор, начатый, очевидно, перед самым моим приходом. – Я попрошу вас в трехдневный срок подыскать для нашей дочери другую гувернантку.

Я с интересом взглянула на бывшую чемпионку. Мне показалось или в ее голосе звучали непривычные резкие ноты?

– Требования остаются прежними – не менее пяти языков и опыт работы от двадцати пяти лет. Но я хочу лично переговорить с теми из кандидатов, которые пройдут у вас первичный отбор. Это понятно?

– Но… – попыталась возразить секретарь.

У рта Бриллинг пролегли жесткие складки:

– Вы чего-то не поняли? Я как-то невнятно объяснила?