Елена Михалкова - Нежные листья, ядовитые корни

Имена ей удалось выговорить с трудом. Никогда подруги Рогозиной не были Ирой и Любой. Они были Кувалдой и Совой.

Ирка Коваль, получившая свое прозвище за размер кулака и постоянную готовность применить его как последний аргумент в споре, раздалась в плечах, коротко постриглась и отрастила мощный подбородок. На лице ее играла хорошо знакомая Маше кривая ухмылка, и в целом Кувалда осталась все той же белобрысой девицей с редкой челкой. Разве что основательно заматерела.

А вот Любка Савушкина преподнесла сюрприз.

В одиннадцатом классе это была крошечная девушка с нежным голоском и бюстом третьего размера на тельце ребенка. Ручки голубовато-белые, как у куколки. Мужчины, особенно немолодые отцы многочисленных семейств, при виде Савушкиной теряли дар речи и понимали, что жизнь прошла напрасно.

Маша всегда знала: Любка – из тех тихих омутов, в которых черти не просто водятся, а пляшут, поют и устраивают корпоративные пьянки с выездом в боулинг. В отличие от Кувалды, Сова со всеми была мила. Однако Маша опасалась ее куда больше, чем Ирку: у той все на лице написано, а Савушкина непредсказуема. Взять хоть тот дикий случай с охранником.

Стоящая перед ней сейчас женщина выглядела как Дюймовочка, которая вышла замуж за крота, но не провела остаток дней в темной норе, а развелась с ним, отсудив половину содержимого кладовки. Крошечная, изящная, ротик как воробьиный клювик – и ощутимый запах денег, витающий вокруг.

Маша по привычке мигом подобрала Любке подходящий костюм и декорации.

Во-первых, к черту пальто. Вокруг хрупкой шейки и лилейных плечиков должны сиять меха. Норка серебристая, упругий завиток каракуля, головокружительно дорогой песец…

Во-вторых, чулки в сеточку: бесстыдные, дразнящие. И чтобы черная стрелка ползла по мраморно-белой икре и выше.

Наконец, туфли на шпильке цвета змеиной кожи.

– Ты… э-э-э… почти не изменилась, – сообщила Ирка.

«То есть осталась забитой девчонкой с неровными зубами и обкусанными ногтями?» – про себя усмехнулась Маша.

– Ты тоже, – соврала она.

– Кого-нибудь еще из наших уже видела? – поинтересовалась Любка.

Маша отрицательно покачала головой.

– Я только приехала. А вы?

– В номере найдешь письмо, – сказала Сова, словно не услышав ее вопрос. – От Светки. Она будет к четырем часам.

– И просит всех ждать ее в столовке, – прогудела Кувалда.

– Ее вы тоже не встречали? – осторожно спросила Маша.

– Не-а.

– Странно, – вслух подумала она.

Повисла пауза. То ли подействовал кодекс Бусидо, то ли пахнущий огурцом воздух, обостривший Машину чувствительность, но только она ясно поняла: Сова с Кувалдой тоже находят это необычным. А значит, они не общались с Рогозиной и знают о ее планах не больше, чем остальные.

В Маше окрепла уверенность, что Светка задумала не просто слет ведьм, то есть, простите, собрание бывших одноклассниц. Записки какие-то… Приглашения! От всего происходящего веяло сумасбродством и ребячеством.

Вот только ни первое, ни второе никогда не были свойственны Рогозиной.

Матильда, пыхтя, затащила сумку в номер. Она хотела попросить кого-нибудь помочь ей, но за стойкой на первом этаже сидела женщина типажа Авада Кедавра – умри все живое. Авадакедавра смерила Губанову таким взглядом, что та мигом стушевалась и решила, что сумка не так уж и тяжела. И вообще, нечего дергать занятых людей.

До назначенного времени оставалось всего двадцать минут. Мотя наспех привела себя в порядок, и тут в дверь постучали.

Высокая рыжеволосая женщина со смешливым лицом улыбнулась ошарашенной Моте.

– Господи, Елина! Уииии!

Мотя взвизгнула от радости и повисла на Маше всей тушей. Та покачнулась и едва не упала. «Раздавлена одноклассницей!» – мелькнул перед Мотиными глазами заголовок желтой прессы. Она поспешно отступила.

– Извини! Извини, пожалуйста! Я просто… Ужасно рада… Но не знала, как… Прости…

Мотя смутилась и замолчала. Как всегда в подобных случаях, ее охватил жгучий стыд. Господи, ну что она за животное такое! Бросилась на практически незнакомого человека, чуть не покалечила. Не всякому понравится, когда к нему липнут девяносто с лишним килограммов Губановой. К тому же она успела вспотеть в номере, и от нее наверняка воняет!

Сеанс самоедения был неожиданно прерван.

– Мотя! – вскричала Елина. – Ну что ты несешь!

Матильда решилась поднять глаза. Ее бывшая одноклассница искрилась такой неподдельной радостью, что она едва не расплакалась от облегчения.

– Мотька, как же здорово, что ты приехала! – с чувством сказала Маша. – Ты не представляешь, как я рада тебя видеть.

…Когда часы показывали без десяти четыре, к малой обеденной зале отеля «Тихая заводь» одновременно подошли три женщины. Двое – Матильда и Маша – с нескрываемым любопытством взглянули на третью. «Нет, не из наших», – подумала Мотя.

Та сдержанно улыбнулась. Одернула короткий жакет. И вдруг, подмигнув Маше, взялась за указательный палец и с хрустом дернула.

Елина вздрогнула и уставилась на нее во все глаза.

Перед ними стояла дама, в которой безошибочно опознавался руководящий работник солидного предприятия. Даму мягко облегал со всех сторон брючный «Хьюго Босс» или кто-то в этом роде. Мотя Губанова ничего не смыслила в брендах, но чувствовала, что здесь пахнет Боссом. Или Сен-Лораном. Или каким-нибудь другим известным именем, за которым встают неброские фасоны и обескураживающие цены.

Золотые часы на запястье. Холеные руки. Твердый и прямой взгляд.

Мотя по-прежнему не понимала, кто это такая. Раньше эта женщина ей не встречалась.

– Гниду помнишь? – спросила дама странное. Губанова даже решила, что ей послышалось.

Но Елина медленно кивнула.

– Девочки! Бабоньки! – окончательно потерявшись, воскликнула Мотя. – Да что ж тут творится-то! Дамочка, вот вы – кто?

Она прижала руки к груди, заранее извиняясь за глупый вопрос.

«Дамочка» снисходительно улыбнулась. Моте почудилось что-то знакомое в этой полуулыбке-полуухмылке, но она не была уверена…

– Мотя, это Анна, – медленно проговорила Елина, словно не веря самой себе. – Анна Липецкая, если я не ошибаюсь.

– Не ошибаешься, – подтвердила дама. – Прекрасно выглядите, девочки.

Теперь челюсть отвисла у Матильды.

– Анна – в смысле Аномалия?

– Она самая, – подтвердила дама. – Не уверена, что в настоящее время имею право носить это имя.

Мотя почувствовала, что ей нужно сесть. Судя по сложному лицу Елиной, та испытывала похожее желание.

Это – Аномалия?!

Как? Как татуированная, дикая, психованная девка, из носа которой торчал железный штырь, а уши были изрешечены словно дыроколом, превратилась в эту, черт бы ее побрал, гладкую леди?!