Елена Михалкова - Нежные листья, ядовитые корни

Ира Коваль застыла рядом, вцепившись в сумку. В сумерках она казалась несгибаемой, как скала. Но когда в номере на первом этаже включили электричество и свет упал на ее лицо, Илюшин увидел, что женщину колотит нервная дрожь.

– Зачем она это сделала? Зачем? – шептала она.

Макар и сам многое бы отдал, чтобы узнать ответ на этот вопрос.

Маша выглянула в коридор. «Никого. Похоже, у меня развивается паранойя».

– Думаете, теперь они в безопасности?

– Понятия не имею, – признался Илюшин. – Ясно только одно: это дело можно считать проваленным. Ни одной зацепки, которая все объясняла бы. Ни одной подозреваемой.

– То есть сворачиваемся? – уточнила Маша.

– Я бы переночевал и уехал еще до завтрака.

– Лучше после, – пробасил Сергей.

Макар опустился на диван. Выглядел он не столько расстроенным, сколько озадаченным.

– А Матильда где? – вполголоса спросил Сергей.

– У себя. Тоже пакует вещи.

Повисло тяжелое молчание.

– Даже пиццу не хочется, – пробормотал спустя несколько минут Макар.

Бабкину хотелось пошутить по этому поводу, но он не стал. Удар по самолюбию его друга был нанесен и впрямь чувствительный. Илюшин так уверенно взялся за это дело, так рассчитывал, что они полностью обелят Машу, – и что? Уезжают, бегут почти так же позорно, как Савушкина с Кувалдой.

– Ты уверен, что ни одна из них не та, кого мы ищем? – спросил он на всякий случай.

– Я вообще ни в чем уже не уверен. А твои связи что говорят?

Сергей еще с утра созвонился с одним из бывших коллег и попросил срочно выяснить все, что касается Юлии Зинчук.

– Молчат мои связи, – он развел руками. – Ничего нет! Такое ощущение, что она целенаправленно подчищала следы. Ни снимков, ни документов, ни личных дел в архивах. Известно, что она получила двухгодичную австрийскую визу в девяносто девятом. Дальше ее следы теряются.

«А ведь у нас осталось не так уж много подозреваемых, – подумала Маша, глядя на унылые лица обоих сыщиков. – Круг сжимается».

Она хотела поделиться этой мыслью с Макаром и Сергеем, но тут Илюшин сказал:

– У меня было подозрение, что Зинчук – это Лосина.

– У меня тоже, – откликнулся Бабкин. – И что Коваль сработала на опережение.

– Или Савушкина.

– Или Савушкина, – с нотой сомнения согласился Сергей. Он затруднялся с ответом, на кого из этих двоих ставить. Физической силы с избытком хватило бы у Кувалды, зато готовности шваркнуть булыжником любого, стоящего на ее пути, – у ее крошечной подруги.

По стеклу мазнули фары уехавшего такси. Постояльцы разбегались из «Тихой заводи».

«Макар даже подоконник не занял, – подумала Маша. – Сильно же его выбило из колеи».

– Анжела упоминала, что у Липецкой были татуировки! – вдруг вспомнил Илюшин и приподнялся. Глаза его заблестели.

– Извини, Макар. – Маша с искренним сожалением покачала головой. – Я спросила у нее после сауны, куда они делись. Она их свела давным-давно.

– А если врет? – встрял Бабкин.

– У нее что-то вроде мелких шрамов на шее. Вряд ли врет.

– Ну совсем никаких зацепок, – пробормотал Сергей.

Он прижался лбом к холодному стеклу, следя за отъезжающим такси.

– Методом исключения у нас остается только Стриженова, – вслух подумал он. – Спорим, если ее пытать, она во всем сознается.

– Э, да ты совсем в отчаянии! Маша, его надо покормить.

– Его надо побить.

С первого этажа донеслись отголоски ритмичной музыки. Маше стало не по себе при мысли, что танцы все-таки будут, несмотря на все происшествия последних дней. С момента, как они нашли Анжелу, прошло лишь несколько часов. По телефону в больнице им сообщили, что Лосина до сих пор не пришла в себя.

«И не факт, что придет».

Как и предсказывал Сергей, машина полиции прибыла четверть часа спустя после «скорой». На этот раз показания у них собирал другой следователь, пожилой и безразличный ко всему. Он быстро и деловито опросил всех, и уже к девяти вечера парк обезлюдел. Только обрывки красно-белой бумажной ленты болтались на ветру.

Две лампочки в люстре мелко замигали, будто дрожа.

– Прекрасно! – меланхолично одобрил Илюшин. – Давайте еще электричество отключим и погрузимся в кромешную тьму.

«Погрузимся», – подумала Маша, зацепившись за слово. Конечно, это же заводь. Темный колодец бездонных вод. Чем глубже они опускаются, тем меньше видно. Вот уже и свет понемногу гаснет.

– А ты хотел, чтобы тебе и электрика бесперебойно работала!

– Я хотел найти убийцу.

Макар все-таки встал с дивана и прошелся по комнате.

– Несомненно, Рогозина подготовила досье на всех…

– Однако распечатала только два! – подхватил Бабкин, по-прежнему следя за удаляющейся машиной. Фары слились в один огонек и то и дело пропадали за деревьями.

– …на двух лучших бывших подруг. Что есть странность номер один.

Маша включила настольную лампу, не в силах смотреть, как то разгорается, то гаснет люстра.

– Странность номер два, – дополнила она. – Весь второй день Рогозина целенаправленно стравливала нас друг с другом. Раздала роли!

– Например, Лосиной?

– Да. Настроила и ее, и Шверник!

– К Коваль тоже подъезжала, – сообщил Бабкин.

– А Савушкиной намекнула на ее похождения в браке, – усмехнулся Макар. – Причем так тонко, что Люба не поняла, почудилось ей или нет, и мучилась от страха.

– И после этого собрала всех нас вечером, чтобы извиниться!

Макар обогнул угол стола, перемахнул через стул и остановился посреди комнаты.

– У нее был четкий план. Но мы его не понимаем.

– Похоже, уже и не поймем, – со вздохом завершил Бабкин.

Огонек такси наконец сгинул за деревьями. Слабый свет двух фонарей у входа очерчивал призрачный полукруг, но за его границами тени сливались в одну большую ночную прорубь, где изредка проплывало, вильнув хвостом, мерцающее облако.

Маша подошла, встала рядом с мужем, всматриваясь в темноту.

– Какая здесь глухая ночь…

– Шторы задернуть?

– Нет, не нужно.

Она помолчала. Затем сказала, не отрывая взгляда от едва различимой макушки старой ели, поднимающейся над парком:

– Когда ты спросил меня, зачем я еду сюда, я ответила: чтобы перестать бояться. Я долго пыталась избавиться от глупых страхов. Но только теперь поняла…

Настольная лампа вдруг погасла, и комната погрузилась во мрак. Когда свет вспыхнул вновь, темнота за окнами стояла стеной, словно успела подступить вплотную за эти несколько секунд.

– Что поняла?

– Что они вовсе не были глупыми. Посмотри, что Рогозина сделала с нами в школе! Мать Лосиной уволили. Липецкая попала в психиатрическую лечебницу и едва не спилась. Мотя до сих пор заедает любой стресс и не может успокоиться, если нечего пожевать. У Стриженовой внешность лебедя, а мироощущение – гадкого утенка.