Инна Бачинская - Дом с химерами

– «Китайская комната?» – заинтересовался Кузнецов. – Кто же устроил там «Китайскую комнату»?

– Спросите у философа.

– Кстати, Лисица сказал, что тебе на днях звонили из морга насчет тела Ларисы Андрейченко, а тут он случайно узнал, что его еще не забрали.

– Как не забрали? Я звонил Андрейченко, он обещал. Позвоню еще раз. Случайно он узнал… Дронов пока у нас, так что придется Андрейченко брать расходы на себя. А то могут скинуться – не чужая ведь. Я сегодня вплотную займусь списком друзей Андрейченко. Ее подруга не отвечает, на квартире не появлялась. Хозяйка говорит, что девушка платит аккуратно, заплатила до конца месяца, а потом сказала, что уезжает к жениху.

– Может, уже уехала?

– Не похоже. Вещи на месте, украшения, косметика. Хозяйка говорит…

Его перебил стук в дверь. Это был Федор Алексеев.

– Федя! – обрадовался Кузнецов. – Сколько лет, сколько зим! Ну, здравствуй, здравствуй! Возмужал, солидный стал… Присаживайся! Докторскую защитил уже?

– Здравствуйте, Леонид Максимович, рад вас видеть. Пока не защитил, в перспективе.

– К нам не надумал возвращаться? А то, вижу, соскучился по оперативной работе.

– Соскучился. Думаю, Леонид Максимович. Я только что от Глеба Кочубея, он уже пришел в себя, но почти ничего не помнит. Только как пришел Гусев, как они сидели. Он еще удивился – они едва знакомы, виделись всего раз. И обрадовался – в доме и днем одиноко, а по ночам так и вовсе жутковато. А тут член братства по спасению дома, свой человек. Они сидели, пили, разговаривали. Гусев принес хороший коньяк. А потом провал, говорит, очнулся уже в больнице, в реанимации.

– То есть он не помнит, как его пытались повесить? Но хоть что-нибудь он должен помнить?

– Он помнит, как они сидели и пили. А дальше ничего, только, говорит, плечо болит – видимо, ушибся, когда падал. Как я понимаю, Гусев вбил крюк в косяк двери, накинул петлю ему на шею, и тут вдруг его ударили. Я видел кровь на кирпиче…

– Ты уверен, что это не артист?

– Уверен. Глеб был без сознания. Там был еще кто-то. На орудии, возможно, сохранились пальчики.

– Уже работаем, – вклинился капитан. – Может, привидение?

– И все-таки, Федя, каков мотив? – спросил Кузнецов.

– А что говорит Гусев?

– Историк строит из себя психа, – сказал капитан.

– Понятно. Я думаю, ему нужно было выкурить Глеба из дома. Так же, как он выкурил других. Он все перепробовал: и Голос – я думаю, при обыске там будет найден динамик, – и захлопывающиеся двери, и стоны, но безуспешно. Тогда он пошел на крайние меры. Глеб – проблемный парень, бывший алкоголик… Все решили бы, что это самоубийство.

– А стонал кто?

– Сквозняк, я думаю. Возможно, горлышко разбитой бутылки, этот фокус несложно устроить.

– Допустим, все решили бы, что это самоубийство, ладно. А глубинный, так сказать, мотив?

– Дом скоро снесут, а ему нужно найти там нечто, некую ценную вещь. Настолько ценную, что ради нее можно пойти на убийство. Несколько месяцев назад он беседовал с последней представительницей рода Шоберов, Каролиной Августовной Хоменко, и, видимо, она ему что-то рассказала. Спустя пару месяцев она умерла, ей было уже за девяносто. Гусев написал статью про дом, надеясь привлечь к нему внимание и повлиять на решение городских властей о сносе, и стал искать. Проникал он в дом через забитое окно – дверь была заперта, – и шарил там, но безуспешно. Когда мы собирались в доме в последний раз, я походил вокруг и обнаружил это окно. Дальше было уже просто.

– Ты понял, что это Гусев?

– Нет, конечно. Я не знал, кто это. Я встречался с Гусевым раньше, он, конечно, странноватый парень, как все фанатики… Нет, я его не подозревал. Он умен, образован, досконально знает город, его историю, может рассказать о каждой улице… Но, как вы понимаете, в привидения я тоже не верил. Особенно после Голоса. Тут уже попахивало технологиями. Актеры, как люди эмоциональные, верили или делали вид, что верят, но им можно, это особая каста. А Голос – это уже перебор.

– «Китайская комната», – фыркнул капитан.

– Ну, вроде того. В том смысле, что это была имитация осмысленного диалога между Голосом и человеком, что всегда производит впечатление, особенно если дело происходит ночью, да еще в таком месте.

Я чувствовал, что он спешит, что ему нужно найти эту вещь до сноса, и начал дежурить у дома, держа в поле зрения забитое окно. Во вторую ночь моего дежурства пришел Гусев, и Глеб открыл ему. То есть я тогда не знал, что это Гусев. И снова ничего не заподозрил…

– Заданность восприятия? – ехидно спросил капитан. – Ты нацелился на окно, а подозреваемый вошел через дверь?

Федор развел руками и склонил голову.

– Я подошел к дому, пытался услышать, о чем они говорят… На этом этапе я уже начал подозревать, вернее, прозревать. А потом услышал крик и грохот – упала табуретка – и бросился к забитому окну. Дверь была закрыта, если помните. Сдернул доски, ввалился внутрь, ободрал руки… – Он показал исцарапанные ладони. – И помчался наверх. А там увидел… то, что увидел. Оба лежали на полу, без сознания. Но живые. Я поднял Глеба и положил на кровать, снял с шеи петлю. У Гусева была окровавлена голова. И кирпич рядом…

– Да-а… – протянул Кузнецов. – То есть Гусев действительно хотел убить артиста? Он говорит, что это был тактический ход для привлечения внимания к дому, что он не собирался никого убивать, что артиста нашли бы, что он перерезал бы веревку, поднялся бы шум… Как по-твоему, это может быть правдой?

– Черт его знает! – развел руками Федор. – Мысль о том, что Женя Гусев хотел убить человека, – дикость! В голове не укладывается. Но, с другой стороны, он фанатик, а мы ведь не знаем, о чем шла речь. Что стояло на кону… Фантазия у него богатая, вполне мог измыслить что-нибудь нестандартное. Гусев был одержим. То, что он устраивал все эти шоу с висельниками, шагами на чердаке, Голосом, говорит об одержимости, как я понимаю. Тут нужен психиатр.

– А что это может быть? – спросил Кузнецов. – Что за клад?

– Клад, но не в расхожем смысле – золото, монеты, камни. Не думаю. Тут что-то посерьезнее, раз он все это затеял.

– Ночью ты сказал, что клада там уже нет, – вспомнил капитан. – Что ты имел в виду?

Федор задумался.

– Понимаете, Гусев – профессионал, он знает, где искать. И если за несколько месяцев он ничего не нашел, то, возможно, там уже ничего нет. В пользу этого говорит и еще один факт. Гусев на собрании Общества спасения дома рассказал… назовем это легендой! Легенду о том, что последний представитель рода Шоберов погиб в октябре девятнадцатого, в Гражданскую. Город переходил из рук в руки – тут у нас орудовали банды анархиста Лютого; Черного монаха – по слухам, из бывших монахов; был и вовсе отпетый – Чухна. Бандиты облюбовали дом – он был удачно расположен, просматривались все подходы. Каролине тогда было года четыре, она была поздним ребенком – мать умерла родами, ей было уже около сорока, отцу – за шестьдесят. Каролина вспоминала больших грубых мужчин, которые стреляли по окнам и остаткам люстры, очень кричали и топали сапогами. Дом был разграблен, и они жили в двух комнатах наверху: она со старой няней в детской, и отец в своем кабинете – он все время читал и почти не выходил, у него было больное сердце. Она вспоминала, что один из страшных разбойников однажды дал им хлеб и леденцы. То есть ребенка и двух стариков, похоже, никто не трогал, и брать у них было уже нечего. А потом случилась трагедия: старика Шобера бросили в горящий камин. Каролина рассказала, что она стояла на лестнице, оцепенев от ужаса, а отец лежал в камине головой и руками, там горел огонь, а страшные люди стояли вокруг. Она закричала и убежала…