Инна Бачинская - Дом с химерами

При упоминании имени Добродеева Ситников дернул плечом, словно отгонял назойливую муху.

– Ребята из Молодежного? Вербицкий?

– Вербицкий. Знаешь, я всегда думала, что он, если честно, не совсем вменяемый… Вроде придурка. А он просто прикалывается – ему нужно удивлять и поражать публику, он настоящий лицедей, балаганщик… Кстати, в этом доме до недавнего времени было общежитие работников культуры.

– Ты, как я посмотрю, сдружилась с артистами? – неприятным голосом спросил Ситников.

Кажется, я перегнула палку, забыв, что Александр Павлович – собственник и хищник, и, несмотря на близкую свадьбу с новой невестой, ничто не забыто. Он, набычившись, смотрел на меня, а мне хотелось подразнить его и ответить: «Ага, сдружилась! Классные ребята!» Но для пользы дела следовало попридержать язык, как учит подруга детства Галина, и шагать прямиком к цели. А самый простой путь к цели, красная тряпка перед носом быка, наш враг номер один – аферист Речицкий, который затевает стройку века – гидропарк, разрушая при этом исторические культурные ценности.

И я ответила:

– Да нет, Саша, я почти никого там не знаю. Это Лешкины знакомые. Кстати, я недавно виделась с ним – он рассказал, что принимал участие в устройстве твоего счастья.

Сорвалось с языка!

– Мы давно не виделись, – процедил Ситников и снова дернул плечом.

Никак разбежались? После такой замечательной услуги, как знакомство с женщиной-вамп? Вопиющая неблагодарность, Александр Павлович! Да после того, как этот сводник устроил встречу с женщиной вашей мечты, ему полагается почетное место в вашем доме на всю оставшуюся жизнь! И французский коньячок в придачу. А тут получается – познакомил с моделькой и пшел вон? От Лешки просто так не отцепишься, а тут давно не виделись! Странно.

– Сколько вам нужно? – спросил Ситников.

Я вытащила из сумочки блокнот и ручку и, как опытный банковский служащий, написала на листке сумму. Протянула ему блокнот. Руки наши соприкоснулись, и мы оба отдернули их. Блокнот упал на чашку с недопитым кофе, чашка опрокинулась; мы оба смотрели на ручеек кофе, резво бегущий по столу. «Как моя разбитая жизнь», – сказала бы Галка.

– Двумя траншами, – сказал Ситников, отрываясь от ручейка. – У вас там есть грамотный бухгалтер?

– Я спрошу. Спасибо, Саша.

Кажется, финита? Поднимайтесь, Екатерина Васильевна, и освободите помещение. Я поднялась, протянула ему руку. Он, поколебавшись, взял. И тотчас я почувствовала, как нас обоих тряхнуло. Мы смотрели в глаза друг дружке – время остановилось. Мне казалось, он вспоминает… Он помнит! Он все помнит! И картинка, яркая радостная картинка у нас – одна на двоих: сверкающий океан, обжигающий белый песок, ленивое шевеление пальмовых листьев, пронзительные крики павлинов… безмятежный летний день… И желание, которое захлестывало нас и било через край… И чувство, что это навсегда, что мы вернемся и будем возвращаться вечно, что это нельзя разорвать, проесть, уничтожить, что это неисчерпаемо!

Мне казалось, Саша сейчас скажет… он скажет: «Катюха, дурында моя, мы сошли с ума! Как мы могли? Я же подыхаю от любви! Я подыхаю без тебя! Что с нами случилось?»

Мы не разнимали рук, они все еще были вместе – Сашкина горячая сильная рука и моя…

Говори! Скажи хоть что-нибудь! Не молчи!

И в этот самый миг дверь распахнулась, и в кабинет без стука стремительно вошла женщина. Высокая, с длинными платиновыми волосами, в белом платье с высоким разрезом на бедре, в туфлях на высоких каблуках. Я вспомнила свое новогоднее платье с «бессовестным» разрезом, которое провисело в шкафу ненадеванное чуть не два года – стеснялась, дуреха! А с другой стороны – вещи нужно уметь носить!

Она была хороша! Да что там хороша… Она была ослепительна! И она умела носить вещи. Всякая вещь смотрелась бы на ней как произведение искусства. Женщина с обложки. С ней ворвалось облако крепкого парфюма, вокруг головы воссиял нимб – она приняла стойку спиной к окну. Ситников выпустил мою руку. Мы все смотрели друг на друга.

– Саша, познакомь нас! – Голос сирены.

– Это Екатерина, это Рита.

«Екатерина, Рита» – и все! Рассказал бы, кем мы тебе приходимся, интересно ведь! Бывшая подруга Екатерина и невеста Рита, только не подеритесь, девочки.

«Держи себя в руках», – сказал Каспар чопорно.

Ох, этот Каспар! Его тут только не хватало!

«Держи себя в руках, – повторил Каспар. – Надеюсь, вы не вцепитесь друг дружке в волосы?»

– Екатерина? Я слышала о вас от Добродеева. Он говорил, вы дружите.

Я дружила не только с Добродеевым…

– Мы знакомы. – Во второй раз за последнее время мне приходится объяснять, в каких я отношениях с Лешкой.

– Саша, извини, что я ворвалась на ходу! – Она повернулась к Ситникову. – У меня возникла небольшая проблемка!

Она выразительно взглянула на меня, и у меня появилось желание усесться обратно в кресло, но вместо этого я сказала:

– Я уже ухожу. Рада была познакомиться.

– Я тоже. Вы хоть решили свои дела? Я не помешала? – В голосе – преувеличенное запоздалое беспокойство: ах, я такая стремительная, ворвалась без спроса, как близкий человек, но я понимаю, у вас тут свои деловые отношения. Она переводила ироничный взгляд с меня на Ситникова.

– Хочешь кофе? – спросил Ситников – в голосе грозовые нотки. Есть еще порох в пороховницах, оказывается! – Сядь, передохни.

– Конечно, Сашенька! – отозвалась она с готовностью. – Ой, кофе разлился!

Мысль о том, что она сейчас вломит ему за меня и за обещанный взнос – если он, разумеется, признается, – была мне и приятна, и неприятна. Так тебе и надо! И вместе с тем я испытывала сожаление – такую женщину можно было пожелать врагу! Притвора, манерная, мотовка, разумеется, и вообще… Что вообще, спросите вы? Да все, что угодно! То есть ничего хорошего, кроме внешности. Да и то, если поскрести хорошенько, неизвестно, что от нее останется.

Такой я увидела невесту Ситникова. Скажете, во мне взыграло оскорбленное самолюбие? Или даже ревность? Не знаю, может, и взыграло… взыграли. Я ведь человек, и ничто человеческое… и так далее. Тем более слабая брошенная женщина. Подушками, во всяком случае, они бросаться не будут. И поливать водой из чайника он ее тоже не будет.

«Как будто это так важно! – фыркнул Каспар. – Ну, не будут и не будут. Они найдут другие развлечения. Поездку на Канары, например».

Видение смеющегося загорелого Ситникова с капельками океанской воды на плечах мигнуло и погасло. Теперь действительно все. Дура! Вообразила себе! Яркие картинки, горячие руки, вечное лето! Все кончается, все когда-нибудь кончается – ничего не удержать навечно. Все просыплется, как нагретый солнцем песок сквозь пальцы. И ничего уже не вернуть…