Эдуард Тополь - Лобное место. Роман с будущим

Зато Сильвия Рокки увидела ее буквально в упор и, прервав свою арию, ошарашенно застыла, а потрясенный цыганский барон вдруг спросил у этой нищенки на чистом еврейском языке идиш:

– Вер бист ду? (Ты кто такая?)

– Стоп! – прозвучал теперь голос Дуброва, и мы, к сожалению, не услышали и не увидели, как его второй режиссер Шура Козлова ринулась на площадку ловить эту бесцеремонную самозванку, но, по словам Дуброва, ее и след простыл, она буквально растворилась в воздухе.

– Итак, – сказал Пряхин, терпеливо дослушав возбужденного Дуброва. – В первую очередь я не хочу, чтобы по студии распространились слухи о каком-то привидении в наших павильонах. Поэтому сегодня вы нормально снимаете, как ни в чем не бывало. А после смены все три павильона будут опечатаны, и Виктор Кириллович, – тут Пряхин кивнул на начальника мосфильмовской охраны, – лично обшарит там каждую щель и дырку. Мы найдем эту девицу. Но у меня к вам просьба. Вы сами видели – все три сцены сняты на общем плане, лица этой девицы невозможно разглядеть. Поэтому, если вдруг она снова появится у вас в кадре, пожалуйста, не выключайте камеру. Наоборот, сделайте наезд до крупного плана, нам нужно ее лицо на пленке. Договорились?

Мы переглянулись. Ничего себе задание – снять крупный план привидения, которое слоняется по мосфильмовским павильонам.

– И еще, – сказал Пряхин и повернулся к Акимову и Хотуленко: – Сережа и Лев Антонович, я вас прошу: этот кадр нам понадобится для прокуратуры. Пожалуйста, запишите его без мата!

Серега и Хотуленко одновременно крякнули с досадой и стали подниматься.

– Мы можем идти? – спросил у Пряхина Верховский.

Но Пряхин не успел ответить – дверь его кабинета распахнулась и в комнату буквально ворвалась толстуха Эльвира Шукуровна, заведующая студийным кафе «Чистое небо» – черноглазая пятидесятилетняя армянка с волосами, выжженными до соломенной желтизны, и бедрами размером с тележные колеса.

– Вот ты где?! – с порога закричала она коренастому начальнику охраны. – У меня со склада половина продуктов пропала, а ты тут расселся! Егор Палыч! – повернулась она к Пряхину. – У нас на студии, ваще, есть охрана или нету?

– Стерва армянская! – выругался Акимов по дороге в Пятый павильон.

– Почему? – удивился я.

– Да потому! Эта девчонка наверняка взяла у нее только пару шоколадок. А она теперь половину продуктов на нее спишет!

– С чего ты взял, что у Эльвиры на складе побывала именно та девушка?

– А кто же? Ты видел, как она хватала еду на цыганской свадьбе? А там одна бутафория была…

Я совру, если скажу, что в эту же минуту я заподозрил Серегу в симпатии к нашему привидению. Я не Шерлок Холмс и не комиссар Мегрэ. И я бы даже не вспомнил об этом разговоре, если бы в тот же день на нашей съемочной площадке не случилось новое ЧП.

Вот как было дело. Если вы помните роман «Мастер и Маргарита», то знаете, что только за то, что Иешуа Га-Ноцри назвал Понтия Пилата «добрым человеком», тот вызвал кентуриона Марка Крысобоя и приказал ему показать арестованному, как надо разговаривать с Пилатом. После чего Крысобой уводит Иешуа в сад, берет у легионера-охранника бич и, несильно размахнувшись, бьет Иешуа по плечам, но так, что «связанный мгновенно рухнул наземь, как будто ему подрубили ноги».

Хотя у Булгакова эта короткая сцена занимает всего несколько строк, в кино это практически отдельный съемочный день. Потому что всё – и свет, то есть прожекторы-софиты, и камеру – нужно переместить с объекта «колоннада» в объект «сад Понтия Пилата», а самое главное – для этой сцены, слава богу, уже не нужен актер Ярваш, который, работая в театре, снимается одновременно в трех фильмах и дает нам только один-два дня в месяц. Поэтому все сцены с Ярвашом-Пилатом мы сняли вчера и позавчера, а на сегодня была запланирована только сцена великана Варуева-кентуриона, Безлукова-Иешуа и легионера с бичом.

А теперь представьте эту съемочную площадку: красивый сад с бутафорскими деревьями и настоящими ласточками, искусственная зеленая трава и статный легионер в кольчуге до колен и блестящей римской каске, стоящий с бичом у бронзовой статуи.

– Внимание! – говорит Верховский. – Мотор! Начали!

Рослый Серега Акимов, прильнув к окуляру, включает камеру, Люся выскакивает перед объективом, скороговоркой кричит: “Мастер и Маргарита”, кадр шестьдесят восемь, дубль один!», хлопает хлопушкой и отскакивает в сторону. После чего сюда, под тень деревьев, великан Марк Крысобой должен привести связанного Иешуа в порванном голубом хитоне, взять у легионера бич и, несильно размахнувшись…

Стоп! В том-то и дело, что дальше случилось нечто непостижимое.

Стоя рядом с камерой, мы – вся киногруппа – видели, как Варуев, и в жизни-то страшный без всякого грима, а теперь еще и с лицом, обезображенным наклеенными шрамами, вывел Иешуа, взял у легионера бич и взмахнул им. Но! Полного взмаха у Варуева не получилось, потому что бич словно зацепился за что-то. Варуев дернул сильней – бесполезно! Он изумленно оглянулся. Мы, стоявшие неподалеку, не видели того, что увидел он, а видели только бич, натянутый так, словно кто-то держал его другой конец. Зато мы увидели, как в изумлении открылся рот не только у великана Варуева, но и у Безлукова-Иешуа, и у бессловесного легионера. Они, все трое, даже отшатнулись от чего-то, что не было видно нам, простым зрителям. А Варуев просто выпустил бич из своей огромной лапищи.

– Стоп! Егор, в чем дело? – сказал Варуеву Верховский, стоявший у камеры и видевший то, что видели мы.

Варуев растерянно повернулся к Верховскому.

– Я… я не знаю… – произнес он с детской растерянностью. – Она держит бич…

– Кто «она»? – нахмурился Верховский.

– Ну, вот же… – Варуев показал рукой в пустоту напротив себя и охнул: – Ё! Ее уже нет. И бича тоже…

Бича уже действительно не было, это мы видели и сами. Да, только что рукоятка бича, выпущенная ошеломленным Варуевым, лежала подле него в зеленой искусственной траве, а теперь – исчезла вместе с бичом.

Верховский повернулся к Акимову:

– Сережа! – и удивился: – Ты снимаешь?

Чтобы оператор после команды «Стоп!» не выключил камеру, а продолжал снимать, было настолько невероятно, что Верховский впервые в жизни перешел с ним на «ты»!

Акимов шумно выдохнул и выключил, наконец, камеру. Верховский подошел к нему:

– Что там было?

– Я вам потом покажу, – негромко и как бы тет-а-тет ответил Акимов и стал перезаряжать камеру. (Что было странно, поскольку в кассете триста метров пленки на десять минут киносъемки, а Серега снял от силы метров шестьдесят.)

Но ни Верховский, ни я, стоявший рядом с ними, не успели спросить, почему он это делает, поскольку в эту минуту что-то странное стало снова происходить на съемочной площадке. Там великан Марк Крысобой-Варуев вдруг заговорил с пустотой. Да-да, представьте себе: возвышаясь своей мощной фигурой и над Иешуа-Безлуковым, и над мордатым римским легионером, он вдруг жалобно-просящим голосом стал говорить куда-то в пустоту: