Марина Серова - Чем черт не шутит

Виктор немного успокоился, отвернулся от дороги — это входит в опасную привычку — и предложил:

— Давай навестим Олегову родню. Я был его другом и обязан там появиться.

Как мне объяснил Виктор, Олег жил вместе с родителями и сестрой в трехкомнатной «хрущобе». На свою квартиру он не накопил из-за превратностей судьбы, она, по мнению Олега, сволочная и ревнивая баба, которая не любит, когда внимание уделяется другим женщинам.

Я вспомнила это сравнение, поднимаясь по лестнице. Почему все мои знакомые живут на верхних этажах, а лифты, завидя меня, превращаются в паралитиков? Пока мы дошли, я взмокла и рассердилась.

Виктор позвонил, и дверь открыла невысокая худенькая девушка в сарафанчике. На лестничной площадке стоял полумрак, поэтому ее лица я сразу не разглядела. Она некоторое время изучала нас. Потом крикнула в глубь квартиры:

— Мама! Витька пришел! — и пригласила: — Заходите.

Девушка оказалась далеко не красавицей. Была она смуглой, с длинными черными, как бы лакированными волосами и мордашкой напоминала пекинеса.

— Привет, Маришка. Это Татьяна, — отрекомендовал меня Виктор. — А это Марина — сестра Олега. Зашли узнать, может, помощь нужна?

— Спроси у мамы, — вздохнула девица. — Тут уже столько помогателей понабежало. При жизни они его терпеть не могли. — Она то ли всхлипнула, то ли недовольно хмыкнула.

Глаза у Маришки были красные, но держалась она стойко. Хотя казалась слегка рассеянной.

Виктор уверенно прошел вперед, в комнату, а я осталась топтаться в прихожей, испытывая глубокое отвращение к ситуации. Исходя из правила: «о покойниках или хорошо, или ничего», мне предстояла роль из репертуара немого кино. То, что я узнала об Олеге, на «хорошо» не тянуло. Перед смертью он умудрился напакостить Наташке, мне и еще целой толпе лишенного чувства юмора народа.

С другой стороны, молчать я не могла, дабы не перекладывать расследование на хрупкие плечи лишенного детективных дарований Виктора. Надо идти и вопросы задавать, а как? У меня в душе, вместо скорби или простого человеческого сочувствия, одно раздражение.

Я попыталась вытащить из памяти что-нибудь печальное, чтобы придать лицу соответствующее случаю выражение. Сознание тут же подсунуло последний хит сезона — песенку с веселеньким мотивчиком «Убили негра». Я отмахнулась от нее, как от назойливого комара. В голове замелькали кадры из фильма: лежит умирающий Штирлиц, а рядом актриса Савельева шепчет: «Андрей, Андрей». Я разозлилась еще сильнее, уже на себя, за то, что не могу сосредоточиться. В конце концов нужное настроение было создано воспоминанием о том, как лет двадцать назад мы — вся детвора дома — хоронили в песочнице хомячка, погибшего от обжорства. Никогда больше я так горько не плакала.

В комнате собрались соседи, родня, знакомые и дворовые бабки, для которых что свадьба, что похороны, что вывоз мусора, выгул собаки или приход сантехника — бесплатное развлечение и пища для сплетен. На меня внимания никто не обратил, так как Виктор начал подробно и красочно излагать события вчерашнего вечера. Я, стараясь быть незаметной, присела на краешек стула у входа.

Время от времени какая-нибудь из бабок с подвыванием охала: «И зачем ты нас так рано покинул!» Ах, как я была с ними согласна. Наташка, наверное, тоже. Будь наша воля, он бы, голубчик, был живее всех живых ныне, присно и во веки веков.

В углу плакали две женщины. Вот кого мне по-настоящему стало жаль. Но это чувство мешает работе, а я здесь именно из-за нее. Я повернулась и спросила ближайшую бабульку, в надежде вызвать ее на разговор:

— Когда похороны?

Она неодобрительно покосилась на мой наряд и пошамкала ртом:

— Послезавтра. Говорят, он в похоронном бюро работал. Они, говорят, подмогнуть обещались. Вот как его привезут… — и тут же, без перехода: — А ты, бесстыжая, хоть коленки бы прикрыла.

Я промямлила что-то, издали похожее на благодарность, и слиняла из комнаты. Хватит с меня на сегодня потрясений. Бандиты — пожалуйста, мафия — запросто, террористы — одной левой, но сражаться со всезнающими бабками у меня духу не хватает. Весь настрой она мне сбила.

Я вышла на кухню. Тут тоже толклись сочувствующие соседки, но обстановка была демократичнее. Я достала сигареты, закурила и присела на подоконник. Из пересудов вокруг выяснилось, что врагов у Олега не было и быть не могло, хотя любой супруг его, подлеца, пришиб бы за милую душу (первый раз слышу про такой повод для убийства). Сын он был хороший, но им такого не надо, хлопот не оберешься. Брат — тоже замечательный. Маринке с уроками всегда помогал. А вот дочерей от него надо было держать подальше. Сыновей с мужьями тоже, а то с кем поведешься… С милицией вроде проблем не было, хотя кто его знает. Деньги-то, по всему видно, водились. Каким, интересно, путем добытые? Выходило, что убитый был человек хороший, но скотина редкостная.

Нравится мне так вести следствие. Сиди, притворяйся тараканом, чтобы на тебя не обращали внимания и не лезли с расспросами, и слушай, слушай. Через полчаса я уже одурела от болтовни и табачного дыма. В таком состоянии меня и обнаружила Маришка. Она подливала в вазу воду и бросала на меня косые взгляды. Я вспомнила красоток из «Последнего пути» и загрустила. Если уж они меня сразу возненавидели, то реакцию этой девушки предугадать несложно. Однако она подошла и весьма доброжелательно спросила:

— Вы Олега хорошо знали?

Надо же, сочла меня достойной его и своего внимания.

— Совсем не знала.

— А-а-а. Странно, — девица помолчала, но ее, видно, тянуло с кем-нибудь пообщаться. — Пойдемте ко мне?

Я обрадовалась возможности покинуть изрядно надоевшее мне общество крикливых соседок.

— Пошли. — Надо постараться завоевать ее доверие и допросить.

Вместо обоев Маришкина комната была обклеена фотографиями, плакатами, афишами, вырезками из журналов и рекламных проспектов. Получились не стены, а сплошной иконостас. Со всех сторон на меня смотрели тысячи лиц. Все красивые. Некоторые я знала, многие нет. Актеры, фотомодели, ведущие телевидения, певцы, мисс и миссис красоты всех калибров — от Вселенной до родного города, политические деятели пристально наблюдали за мной. Мне стало неудобно, и я с уважением глянула на Маришку. Это какие железные нервы надо иметь, чтобы добровольно обречь себя на жизнь обезьянки в клетке. Мне бы по ночам кошмары снились с побочными эффектами в виде воплей, тряски и энуреза.

Маришка понаслаждалась моим ошарашенным видом и невинно спросила:

— Нравится, да? Вы садитесь… можно на кровать. — Сама она устроилась на корточках рядом, пристально заглядывая мне в лицо. Мелькнула мысль, что она меня проверяет. Я сглотнула.