Сергей Зверев - Подземный конвейер

Потом как-то неожиданно впереди показалась долгожданная развязка на трассе. Антон вошел в поворот на такой скорости, что еле удержал машину от опрокидывания. По пологой дуге он вырулил на прямой участок и снова вдавил в полик педаль газа. Вот и указатель, снова поворот и ворота санатория.

Навстречу Копаеву вышел спецназовец в черном костюме и маске. Одной рукой он придерживал на груди автомат, вторую предупреждающе выставил перед собой. Его глаза мгновенно остановились на пропуске, который Антон приложил к лобовому стеклу. Рука медленно опустилась.

Копаев выскочил из машины, сунул пропуск в карман, подбежал к бойцу и спросил:

– Полковник Борисов из главка МВД здесь?

– Цвет? – вдруг проговорил боец, пристально гладя на Антона.

– Что?

– Он сказал, что человек, который приедет и будет его спрашивать, обязан назвать некий цвет.

Антон несколько секунд недоуменно смотрел на спецназовца, потом до него дошло, что Борисов намекал таким образом на оперативный псевдоним. Мудрец!

– Белый, – выпалил он наконец.

Спецназовец удовлетворенно кивнул, повернулся к группе своих коллег, махнул рукой и распорядился:

– Казбек, проводи к главному.

Один из бойцов подбежал и встал перед Антоном. Он кивнул в сторону ворот и быстрым шагом двинулся вперед, через все посты и кордоны. Они миновали гостевую стоянку, срезали путь через сквер, подошли к нужному корпусу, взбежали на второй этаж, где располагались VIP-палаты, и прошли в административную часть.

Из дверного проема выглянул Борисов. Он был в гражданском костюме и выглядел очень широким в плечах. Но высокий рост не делал его каким-то громилой.

Антон подошел, и полковник подтолкнул его вперед и вправо. На полу лежала немолодая женщина. Ее лицо уже темнело. Из уголка рта тянулась к полу засохшая струйка крови. Наверное, это была та самая кастелянша, о которой говорила Алена.

Алена! Сердце Антона сжалось от тоскливой ноющей боли. По тому, что все молчали, он понял, что ничего хорошего сейчас не увидит.

Борисов хлопнул Антона по плечу и кивнул, приказывая идти за ним. Они вышли в коридор и двинулись вдоль закрытых дверей кабинетов.

– Что она успела тебе сказать? – спросил Борисов.

Антон посмотрел на полковника и тут же отвел глаза, чтобы не выдать волнение и не показаться слабым.

«Мудро поступил Григорий Максимович, задав этот вопрос, – подумал Копаев. – Без всяких пояснений понятно, что Алены нет в живых. Сволочи, мерзавцы, падаль!.. Душить вас руками, видеть, как синеют ваши морды, а глаза выкатываются из орбит, ощущать, как под ладонями хрустят шейные позвонки. Душить, душить, душить!»

– О чем задумался, капитан? – снова прозвучал вопрос Борисова. – Так что?..

– Она успела сказать про кастеляншу и о том, что убийц двое, – ровным голосом ответил Копаев. – Больше ничего.

– Ты держи себя в руках, Антон, – после паузы сказал Борисов. – Такая вот у нас работа!..

Антон и сам знал, какая это работа. Он шел рядом со своим широкоплечим начальником и знал, что они с Борисовым конечно же идут туда, где лежит Алена. На склад, где в шкафчике под номером «12» хранятся личные вещи погибшего генерала Хрусталева.

Когда они подошли к нужной двери, оттуда выходили следователь и эксперт с типичным чемоданчиком. С такими выезжают на места преступлений все криминалисты.

– Все, можно увозить, – коротко бросил следователь.

Борисов снова подтолкнул Антона, и тому стало как-то легче. Ты сам не пошел бы, но есть приказ начальства, даже физическое воздействие. Как хорошо, когда кто-то принимает решение за тебя. Антон шагнул в дверной проем. Он даже не понял, что Борисов не стал входить следом. Полковник остановился, оперся плечом о косяк и глядел куда-то в окно.

Алена лежала на спине, чуть согнув колени и разбросав руки в стороны. Ее глаза были открыты, но в них не было ужаса, ненависти, мольбы. Смягчались и черты лица. Исчезли напряжение и гримаса смерти, которая наверняка была на нем прежде. Антон решил, что раз уж он не смог помочь, не оказался рядом в тот страшный момент, то хорошо, что приехал он почти через три часа после трагедии.

«А вот и характерное пятнышко на шее. Значит, ее убили так же, как и охранников Хрусталева, – заключил Антон. – Выстрел в шею из духового оружия стрелкой с ядом. Хотя тут явно была борьба. Пусть так, но что это дает? Убийца мог и не выстрелить, а просто уколоть ее в шею этой самой стрелкой. Алена, Алена!..»

Антон сидел на корточках и смотрел на тело. Вот лицо, которое он целовал. Вот губы, все еще розовые. Антон протянул руку, потрогал их и убедился в том, что они уже холодные. Его губы помнили этот последний поцелуй. Нежные ладони, которые были такими ласковыми. Под этим тесным халатиком было тело, роскошное, гладкое и такое манящее. Он смотрел на глубокий вырез на груди, на задравшийся подол, высоко обнажавший бедра.

Боль уже подходила, начинала сжимать душу, но все равно ему пока еще было странно глядеть на это остывающее мертвое тело. Ведь совсем недавно он ласкал его, эти груди, плечи, бедра. Все это было теплое, жадное, трепещущее, влажное. Оно звало, пылало страстью, а теперь лежит мертвое… навсегда.

Это было страшное слово. Антон еще в подростковом возрасте понял его страшный смысл и ужаснулся. Навсегда! Это значит, что никогда больше, ни при каких обстоятельствах, что не будет никакого чуда. Возврата нет. Так было с его мамой, когда ее хоронили. Никогда больше! И вот теперь тоже.

Любил ли он Алену? Нет, конечно. Она ему нравилась как женщина, как сексуальная партнерша. Они ничего друг другу не обещали, давали понять, что это временная связь двух людей, у которых пока еще есть дела поважнее, чем обзаведение семьей. Да, она нравилась ему как женщина, он ей – как мужчина. И все же невозможно, чтобы не пробежала искра, не возникла теплая связь между душами, а не только телами.

Мог бы он на ней жениться, сложись все иначе? Вряд ли. Нет конечно. Антон не мог бы ей простить того количества мужчин, которое у нее было. Он не был ханжой, но предпочитал, чтобы его невеста, будущая жена была чистым, непорочным, светлым существом. А в Алене было что-то дьявольское, но прекрасное, манящее. Это хорошо для утоления возникшей страсти, для разрядки, но не для жизни рядом.

«Прощай, звезда, – подумал он, проведя пальцами по холодной руке. – Ты вспыхнула и пронеслась по моему небосклону. Ты была яркой, обжигающей, но полет твой был короток. Ты была падающей звездой, прекрасной в этом коротком восхитительном миге. Прощай. В моем сердце найдется уголок для того, чтобы хранить воспоминания о тебе. Пусть они будут с годами терять четкость, яркость, но эта ячейка памяти будет заполнена тобой. Прощай».