Марина Серова - Черная радуга

Глаза Светы были закрыты. Дотронулась до шеи. Кожа теплая. Попыталась нащупать пульс. Ничего. Нет, есть. Еле различимый. Не церемонясь, хлестанула ее по щеке. Никакой реакции.

— Что с ней? — заволновалась Катя.

Я повернулась к официанту.

— Она много пила?

Юноша испуганно посмотрел на меня.

— Нет. Вы же видите, на столе только шампанское.

— С ней был кавалер?

— Кажется, они только что танцевали.

— «Скорую»! — Мой палец уперся в грудь Калининой и явно причинил ей боль, но она ничего не почувствовала.

Я расстегнула ворот блузки и положила Уварову на стульях. Оркестр продолжал выжимать из себя мелодию.

— Найди нашатырь, и без паники, если не хочешь, чтобы перепуганные люди разнесли всю мебель, — панталоны кивали головой, — и не забудь привести сюда свое начальство. Пусть потихоньку закругляются.

— Она мертва?

— Нет, спит крепким сном. Шевелись давай.

Югов приехал быстрее, чем «Скорая». Света уже не дышала. Катя тихонько ревела, сидя за соседним столиком.

— Снова снотворное? — Он кивнул мне в знак приветствия.

Зал был уже пуст. Все мероприятия тихо и спокойно свернули в течение пятнадцати минут.

— Похоже. Я здесь попридержала кое-кого, — и вкратце обрисовала ситуацию.

Капитан, играя грудными мышцами, подошел к официанту. Прямо медведь и журавль.

— Ты запомнил человека, который был с ней?

Юноша слегка попятился, наткнулся на стул и, не удержав равновесия, сел.

— Да, конечно.

— Почему «конечно»?

— У него глаза… Приятель вернулся из Чечни. «Все по фигу», понимаете?

— Хорошо, — удовлетворенно буркнул Николай, — теперь опиши его.

— Серый костюм, ботинки новые, но лоска у него нет. Вряд ли у него много денег.

— Внешность?

— Высокий, волосы черные, залысины, глаза черные, лет тридцать пять.

— Особые приметы, шрамы, хромота?

— Нет, ничего такого. Я обратил внимание, что он хорошо двигается, когда танцует.

— Ты узнал бы его?

— Несомненно. Смотрел на меня, как на вещь.

— Понимаю, это обижает.

Закончив предварительную беседу, капитан повернулся ко мне.

— Слышала?

— Да. Точно такое же описание дал сегодня мне бармен Паша в заведении «Горбун». Он видел Игоря с неким высоким черноволосым мужчиной как раз в день смерти Лены. Ну как? Теперь тебе дадут спокойно работать?

— Думаю, дадут. Вероятно, этот засранец не захотел мараться сам и нанял пацана. По номеру пистолета установлено, что он когда-то хранился на армейских складах в Молдавии, так что зарабатывать деньги юноша пошел с собственным оружием. А как ты вышла на бармена?

— Разговорилась с соседом Савельева. Они с ним пили вместе. По его делу пока ничего?

— С нашей стороны дальше установления личности дело не сдвинулось.

— Да уж… Если бы у меня не было оружия, лежать бы мне в гробу по вине этой личности.

— Таня, мы ищем. Сейчас проверяем его сослуживцев. Необходимо установить круг общения.

А вот это может пригодиться.

— Будем надеяться, — произнесла я. — А что говорит ваша экспертиза насчет пакета, который отыскал Гришенька?

— На стенках «Найс боди» плюс… — Югов порылся в блокнотике, — нитразепам, к нему добавлено неустановленное производное фенотиазина, препарат, усиливающий действие снотворного, скорее всего аминазин.

— Если здесь был применен тот же коктейль, надо учитывать и действие алкоголя.

Шампанское — виноградный сок, и градусов в нем всего ничего. Напиток, безопасный для здоровья, но только тогда, когда тебе в питье или в еду не подмешивают какую-нибудь химию.

— Думаю, вам будет небезынтересно узнать, как я нашла Свету.

Мы сели за столик, и я изложила факты.

— И что ты думаешь теперь делать?

— Надо выяснить, как прошел последний день жизни Уваровой. Потом искать зацепки.

— Тебе и карты в руки. Кто лучше сотрудницы фирмы может узнать, что и как. Сарафанное радио наверняка тебе поможет.

— Кстати, что там Берков насобирал на Прыгова?

— Пусто, Танечка. Мальчик ведет себя вполне образцово.

— Тогда давайте расстанемся до завтра, и может быть, к середине дня у меня будет в руках ниточка.

Рано утром я заскочила в больницу. Трофимовского уже перевели в наркологическое отделение. Он делил палату с девятью джентльменами, чью ясность разума медицина поставила под сомнение.

— Как дела? — без церемоний осведомилась я, присаживаясь на стул.

— Завтрак мне не понравился, — ответил бухгалтер.

— Это нормально. Других новостей нет?

— Все тихо и спокойно. Ночью было плохо. Что-то вкололи, и я стал себя чувствовать лучше.

— Вы спали уже здесь?

— Да. Обстановка похуже, зато вроде бы находишься там, где и должен.

— Давайте продолжим наши игры. Можете рассказывать о своих подозрениях не только врачам, но и соседям по палате. Для нас важен слух.

— Я жалею, что согласился. Теперь моя жизнь в опасности.

— Ничего подобного. Еще раз повторяю — питайтесь только в столовой, и ничего неприятного не произойдет. Хочется «Найс боди»?

— Очень.

— Не забывайте, что на самом деле ваш организм требует даблнаролфин.

— Я вылечусь?

— Не сомневаюсь.

Мы расстались, и я пошла дальше, по этапу, к дедушке Валанову.

— Здравствуйте, доктор! — Он попался мне навстречу с толстой папкой в руках.

— Через пять минут обход, не мешайте мне, — сердито пробурчал эскулап.

— Только один вопрос. Вы используете в своей практике нитрозепам и аминазин?

Он остановился.

— Да. Обычное дело. Прошу вас, поговорим позже. По вашей милости у нас завтра снова комиссия.

— При чем тут я?

— Вы же здесь ходите, что-то вынюхиваете, не даете спокойно работать, поднимаете шум.

— Я же не милиция.

— Не знаю. Собирается все начальство больницы и намеревается пройтись по корпусу сверху донизу. Санитарки сегодня отсюда в лучшем случае выползут, будут драить весь день. А меня, наверное, просто вынесут.

Я перестала цепляться к Валанову и пошла в гости к Пленке.

— Привет, старуха! — встретила она меня громким воплем. — Смотри вокруг. Всем хочется укольчика, и только мне все нипочем! — Абсолютно голая, она скакала на постели.

Я огляделась. Действительно, все обитательницы палаты номер пять чувствовали себя неважно, и каждая на своем месте тихонько покручивалась. Иногда какая-нибудь женщина испускала стон, и становилось совсем тошно.

— Гулять пойдем?

— Не пустят.

— Со мной пустят. Одевайся, пошли.

На улице еще осталось с ночи немного свежести. Мы привыкли к жаре. Двадцать градусов кажутся нам прохладой. Скоро август, и этот кошмар кончится. Потянет осенью, а пока надо радоваться слабому ветерку, залетевшему во двор и играющему с деревьями и волосами.