Екатерина Лесина - Разбитое сердце королевы Марго

…ты где?

…когда вернешься? Куда пойдешь, чем занимаешься… и почему не делаешь то, что сказала я… я ведь лучше знаю, что тебе нужно.

Далматов поморщился, он почти слышал раздраженный Варварин голосок, который мягко, но настойчиво вытягивает из него подробности жизни.

– Расскажи о своем деде, – попросил он.

– Что именно?

– Все.

– Да рассказывать особо нечего. Он был нелюдимым. Неразговорчивым… и вообще, я обрадовалась, когда он умер. Квартиру вот завещал… то есть первой умерла бабка, мне пришлось похороны устраивать, а потом уже и деду. Где-то месяц прошел, может, чуть больше. Соседи говорили, что любил ее очень… может, и любил. Не знаю.

– В любовь ты тоже не веришь, – констатировал Далматов.

– В такую – нет. – Она споро резала овощи, довольно ловко орудуя огромным ножом.

– В такую – это какую?

– Ну… в такую, которая вот… вот понимаешь, он на моей памяти ни одного доброго слова ей не сказал. Не поцеловал…

– За ручку не подержал.

– Да что ты к этим ручкам прицепился! – Варвара разозлилась и, не иначе как от злости, ножом по пальцу резанула. – Ой…

– Полотенце возьми, чистое. – Далматов указал на ящик, в котором хранились полотенца.

– Не поможешь? – Она придерживала левую руку правой, и кровь падала крупными рубиновыми каплями на стол.

– Нет.

– Ты…

– Циничная и равнодушная к чужим горестям сволочь, – сказал Далматов, закрывая глаза. – Варенька, солнышко, видишь ли, я в отличие от тебя верю в сверхъестественное, поэтому контакта с чужой кровью стараюсь избегать. И не надо морщиться, я тебя не приглашал.

Обиделась.

И губы поджала, но полотенце взяла сама, кое-как обернула руку. И готовку не бросила. Старалась… а ведь неплохая девочка в целом-то… миленькая, простенькая… без претензий, пусть и кажется ей обратное. Далматов отогнал непрошеную мысль о том, что если жениться на ней, то… то ничего хорошего не выйдет.

Ночь прошла беспокойно.

Снилось… всякое снилось, но что именно, Саломея не смогла вспомнить, однако, проснувшись утром, она ощутила себя напрочь разбитой, больной.

– Тебе плохо? – А вот Варвара была до отвращения бодра. – Кофе сделать?

– Сделай.

Черный кофе и темный шоколад, что еще способно вернуть утраченное чувство душевного равновесия.

– Скажи… – Варвара устроилась с чашкой напротив, выглядела она задумчивой. – Ты же его не любишь…

– Далматова?

Она кивнула.

– Не знаю, – честно ответила Саломея. – Он сволочь порядочная. Эгоистичная. Умная…

…притягательная. И без него было тоскливо, работа и та не спасала.

– Понимаешь… в нем есть что-то такое…

– Варя, брось.

– Почему?

– Потому что…

Варвара ждала продолжения. А Саломея не знала, как ей объяснить.

– Я не хочу, чтобы он вдруг взял и умер…

– То есть ты тоже считаешь, что я проклята?

– Тоже? – Саломея усмехнулась. – Ты ведь сама об этом говорила…

– Ну… – Варвара закинула ногу на ногу. – Говорила… только вот… не знаю, вроде бы оно как-то так и выходит, что проклятье есть… а если подумать, то и нет… у него деньги есть?

– У Далматова? Есть.

– Много?

– Прилично. Значит, есть «что-то такое»?

Варвара рассмеялась.

– Да, я корыстная, и уже на старичка нацелилась, но если можно совместить приятное с полезным, то почему нет? Но если ты против…

Против.

Вот только Саломея предположила, что кузину это не остановит, и спрашивала она исключительно из вежливости. Что дальше сочинит? Неземную любовь, становиться на пути которой чревато? Или не любовь, а голый расчет… еще что-нибудь?

Не важно. Далматов не маленький, небось сам о себе позаботиться сумеет.

– Я поговорю с твоей Настей. – Саломея тоже не спрашивала.

– Зачем?

– Затем, что если она проклинала, то следует узнать подробности…

Варвара скривилась, кажется, эта тема была ей неприятна. А быть может, она уже и сожалела, что вообще рассказала о давней сопернице, о встрече с ней.

Чтобы грамотно врать, нужна не только хорошая память, но и воображение развитое.

– Думаешь, признается? – Варварин ноготок стучал по кружке, и звук этот вызывал глухое безотчетное раздражение. – Да она тебе такого наговорит…

– Ничего, – отрезала Саломея, поднимаясь. – Послушаю.

Анастасия Повиликина нашлась быстро и на встречу согласилась сразу.

– Только я с собакой буду… вы собак не боитесь?

– Нет.

– Тогда на площадке… я объясню, где это… – Голос у нее был низким, хрипловатым, но в целом приятным.

Да и сама она…

Невысокая блондинка в оранжевом пуховике.

Шел снег, густой и плотный, крупные хлопья сыпались с неба, оседая на мокрых тополях, на крышах низеньких домов, что виднелись за краем поля, на пожухлой траве и тропинках.

Серый с белым пес носился по полю, то припадая к земле, то подпрыгивая, пытаясь поймать очередную, чрезмерно крупную снежную бабочку. И когда получалось, заходился громким лаем.

– Шаман, – сказала Настасья, поправляя шапку, которая была ей велика и норовила съехать набок. – Молодой еще, непоседливый… хотя и порода сама по себе такая… нужно выход энергии давать.

Пес обнаружил черную проплешину высыхающей лужи и с огромным наслаждением плюхнулся в нее, покатился, смешно дрыгая лапами.

– Ну вот опять. – Настасья вздохнула: – Хаски, а ведет себя как свин… Шаман, ко мне!

Пес подскочил и со всех ног бросился к хозяйке…

– Вот же… – Настасья успела увернуться от слюнявого поцелуя, но не от брызг грязи. – Извините… наверное, это была не самая лучшая идея, но домой пригласить не могу. У меня Эльза ощенилась, ей покой нужен… а на работе не поговоришь толком… и вот…

– Ничего.

У Шамана были невероятные голубые глаза. И он улыбался, совершенно не раскаиваясь в содеянном, вообще выглядел на редкость счастливым.

– Бестолочь, – ласково произнесла хозяйка. – А Эльза – чихуа-хуа. Они дружат. Она к Шаману греться приходит, забирается сверху или между лап зарывается в шерсть… но вы не о них. Я о них долго могу… вам про Варвару… вы похожи.

– Сестра моя. Двоюродная. Как выяснилось.

– Сестра… – Настасья перехватила поводок. – Вы похожи, но вы другая… она нехороший человек… не знаю, как объяснить… наверное, если сначала, то… мы с ней дружили. То есть не совсем, чтобы дружили… приятельствовали. Соседи по дому. Она не говорила?

– Нет.

– Ясно. А раньше частенько ко мне забегала. Разница не такая и большая, три года всего, но она в школу пошла в семь лет… я в шесть… и вот получилось, что вроде по календарю и три года, а она еще в одиннадцатом классе, я же почти универ закончила.

Шаман, плюхнувшись на пузо, пополз по грязи, норовя подобраться к стайке толстых ворон.

– Я ее жалела. У нее родители были такими, ну знаете, такими… строгими очень. Из дому лишний раз не выпускали, а если выпускали, то требовали отчитаться, где она и что с ней. Отец и за ремень брался время от времени. Нет, сначала она ничего такого не рассказывала. Вообще была молчаливой, не здоровалась ни с кем. Старуху Зинку это очень злило, но она на всех злилась, без разбору.