Алексей Макеев - Врачебная тайна

Между тем возле курилки нарисовался Гантауров с парой друганов. При нем Бочков как-то примолк сразу. Предводитель горняков неожиданно обрадовался:

— О, Борода! Здорово! — Он протянул мне руку, как старому знакомому. — Ты, говорят, забил на все? В госпитале балдел?

— Здравствуй, Эдик. Не верь злым языкам. Балдеет корова перед тем, как отелиться. Я работал. Вот, с Серегой клуб в госпитале оформляли.

— Что, в натуре? И как, оформили?

— А то! — Я похвастался командирскими часами. Бочков, оправдываться перед которым я считал ниже собственного достоинства, припух окончательно.

На фоне возмужавших, потолстевших «курсов» сержанты стали менее заметны. Я имел основания полагать, что кое-кто из аборигенов учебки под шумок всеобщего воодушевления и возбуждения захочет довершить свои темные дела, начатые ранее. Назвать их «делишками» язык не поворачивался, слишком серьезные последствия уже возымели. Как ни хотелось, но надо было лезть в самое осиное гнездо. К счастью, благодаря Десантуре из КВО я знал, какое лицо надо делать при этом. Такое и сделал, когда попер прямо на кладовщика Алимбаева, греющегося на солнышке на пару с Поваренком на скамье возле столовой.

— О! Кого я лицезрею! — воскликнул Али Баба. — А ну, ходи сюда!

— Бог с вами, товарищ сержант! — ответил я. — У нас, к счастью, есть, куда ходить. Там, за казармой, белый домик, — напомнил ему.

— Че, прикололся, да? — прищурился на меня кладовщик. Я опустился рядом с ним на скамейку.

— Не понял, боец? — Он выпучил на меня глаза. — Я тебе что, сесть предлагал?

— Ну, сесть может только прокурор предложить, но, надеюсь, не мне… Пойди, покури! — предложил я, перенявший лучшие привычки госпитальной мафии, Поваренку. — У меня к товарищу сержанту разговор имеется.

— Чего?! — полезли глаза на лоб теперь у Поваренка. Мне все больше нравился эффект, который производили мои слова. Начинал понимать садистов.

— У тебя голос прорезался?!! — удивился очень сильно и Али Баба. Как бы не кинулись на меня раньше времени!

— Полномочия появились, — объяснил я. — Люди с тобой побазарить попросили.

— Какие люди?.. — спросил было Али Баба, но, внимательно посмотрев на меня, кажется, начал догадываться, что наглость моя, человека, получившего прежде темную, на что-то опирается.

— Я могу при нем, если хочешь, мне по фигу. А вот тебе — не уверен, — объяснил ему.

— Блин! Даже заинтриговал, — сказал Али Баба с издевкой. — Ну-ка, погуляй, — велел он Поваренку. — Мне самому интересно стало, что он такое скажет?

Когда Поваренок, готовый закипеть, как его котел в варочной, от испытанного унижения, ушел, я заговорил:

— Короче, несколько ящиков консервов — «Говядина тушеная. Армейская» — из нашей учебки оказались в магазине на станции Борзинской, где госпиталь.

— Это откуда такая информация?

— От верблюда… Некие серьезные люди не любят, когда у них под ногами путаются. Они даже давить не будут, лень. Просто тупо сдадут ментам. Тетя Мотя из магазина расскажет, что тушенка приехала к ней из гарнизонного госпиталя. Тамошний кладовщик, Бондарь фамилия, признается, что привез ее один чувак из хозвзвода. Языки им развяжут, не сомневайся! В нашей учебке за эту поставку ответит… не знаю, кто. Старшина разберется. Если не разберется, значит, сам ответит. На то он и старшина. Что за это будет? Люди понимают, что у нас тут в Ленинской комнате — уставы одни, Уголовного кодекса нет. Так они могут подогнать, чтобы мы почитали, что бывает за хищение и спекуляцию… Однако этой беды можно избежать, если выполнить одно условие. Какое — скажу только Атаманову. Так ему и передай. Обсудите.

— Кто же дал тебе такие удивительные полномочия? Я ни слова не понял, правда, но интересно? — спросил хитрый азиат.

— Я имен не знаю. Но могу познакомить, если хочешь… Кстати, они просили предупредить: если с переговорщиком, то есть со мной, что-то случится, ну, там, споткнусь вдруг на ровном месте или темную кто устроит, будут считать личным оскорблением, спросят особо. Послов надо уважать!

Видно было, что Али Баба припух от недетского разговора, которого он от меня никак не ожидал. Он и не думал на меня наезжать, поскольку все сказанное исходило явно не от «посла». В то, что именно я сумел подметить его тушенку «Армейскую», когда освобождал Саню Курносова, он и предположить не мог — слишком взволнован был тогда.

Во время перерыва Али Баба подошел к нам, сидящим в курилке, и сказал Рубликову:

— Я бойца твоего возьму, вот этого. — Он указал на меня. — Старшина с ним побазарить хочет.

Я хотел предложить кладовщику лучше взять себя — в руки, чтобы не пришлось потом брать ноги в руки. Я не кусок мыла, чтобы меня «взять». Но счел за лучшее пока проявить дипломатическую выдержку. Дипломаты — вообще славные ребята! Какой еще мужик может вслух, по телевидению, по радио и в прессе откровенно выразить свою… озабоченность?

На входе в столовую я подмигнул Сане Курносову. Бедолага вновь заступил на свой «пост». Старшина встретил меня все там же — в поварской бытовке. Принцип «подальше от начальства, поближе к кухне» в нашей учебке соблюсти было бы затруднительно, — начальство само любило на кухне ошиваться.

— Здорово, — как взрослому, протянул мне руку Атаманов. — Присядь. Что за разговоры чудные ведешь? Мне Кайрат пытался объяснить про какие-то консервы, непонятных людей, проявляющих недовольство… Честно говоря, ничего не уразумел. Что за дела?

— Разговор тет-а‑тет, Женя.

— «Женя»? Я для тебя уже «Женя»? — удивился старшина.

— Если хочешь, будь Васей, мне все равно.

— Хочешь юшкой сейчас умыться? — Старшина не повышал голоса, поэтому звучало очень убедительно.

— Только время потеряем. — Я постарался не испугаться. — Речь не о том, чтобы юшкой умыться, — как бы в ней не потонуть! Причем не мне. Я в этой вашей истории вообще случайно. За уши притянули, как осла, хоть и неприятно о себе такое говорить. Я тебя, Женя, старше года на два, наверное. Тебе сейчас не о субординации беспокоиться надо, а о своей заднице. В смысле — спасать ее пора… Так что при них говорить про ту посылку, что Шляхов мне вручил, — я кивнул на присутствующих корешей Атаманова, — или вдвоем побеседуем?

— Выйдите, — сказал Атаманов после паузы.

Повар и Али Баба, судя по лицам, мало что понимая, но стараясь ничему не удивляться, как истинные джентльмены, поднялись со своих табуретов и покинули бытовку, прикрыв за собой дверь. Я подавил нервный смешок, готовый вырваться на волю неудержимо, подобно чиханию.

— Ну, говори. Какая посылка? Что ты мелешь? Тебя в госпитале, может, обкололи чем?..

— Ну, это уже вообще — перебор! — усмехнулся я… — Называется, валить с больной головы на здоровую… Буду краток, опущу детали. В госпитале увели партию обезболивающих лекарств — как раз таких, которыми можно обколоться. Выкрали из кабинета начальника отделения. Препараты предназначались для одного человека, но — увы… Теперь те люди, которые собрали посылку, ее ищут. Их пытались убедить, что посылка ушла с водителем «уазика» к его земе, сержанту Шляхову, а тот, дескать, спустил товар через шинок. Последнюю партию товара отнес я лично, приняв ее от Шляхова, в ту ночь. Однако люди быстро разобрались, что все не так. Зря только те, кто состряпал им такую историйку, метанол тратили на гору трупов да бедного доктора Горящева стреляли ни за что ни про что…