Алексей Макеев - Врачебная тайна

Некоторое время мы молчали, курили. Я стыдился того, что руки мои трясутся, но справиться с собой не мог.

— Да не волнуйся так, — усмехнулся доктор. — Все будет тип-топ!

— А где у нас, в СССР, можно потратить такие деньги? — спросил я.

— Вот это хороший вопрос, — улыбнулся доктор. — Недетский… Ладно. Слушай инструкцию, как тебе вести себя со старшиной. Не хочется кипиш поднимать в учебке. Но если ты не справишься, придется… Чувствуешь, какая на тебе ответственность, боец? — усмехнулся доктор со шрамом, опять превращаясь в обычного с виду врача.

— Я должен выполнять ваше задание?

— Ты же сам хотел поквитаться? Или передумал?

Я усмехнулся невесело:

— Но не так. — Я нащупал в кармане снимок убитого Авинзона. — Ваши методы…

— О наших методах мы потом поговорим, — перебил меня мой страшный собеседник. — А теперь слушай сюда…

Чудные дела на свете творятся, думал я, расставшись с ним. Прокуратура и милиция, видимо, не заинтересованы в раздувании дела, для них несчастный случай и суицид — спокойнее. Мафия, напротив, хочет найти преступников. Прежде всего, конечно, ее «дурь» интересует, но и те, кто увел товар, — тоже. Получается, что правоохранительные органы лучше не беспокоить, а на жуликов, напротив, можно рассчитывать. Правда, только до той поры, пока они идут по следу. А когда всех найдут, нужен ли им буду я, слишком много знающий?.. Они ведь не церемонятся, как видно на примере Авинзона. Угораздило же меня вляпаться в такое дерьмо!

На окончание портрета Лизы Гоменской Доктор Шрам, как я окрестил его про себя, отвел мне несколько дней. Придется гнать халтуру, понял я, поскольку в число случаев, где хороша поспешность, таких, как ловля блох или расстройство желудка, изобразительное искусство не входит. Начальнику отделения я соврал, что встретил своего сержанта, и тот настоятельно требует возвращаться в учебку. На меня, мол, есть виды при формировании сержантского взвода, который поедет на учения. В общем-то это было и не вранье, а перенос прошлого разговора с Рубликовым на сегодняшний день. Майор Гоменский дал карт-бланш по выходу на волю. Перепелкин в клубе старался за двоих.

Возвращаясь с сеанса, я поравнялся с магазином и, невольно повернув голову на открывающуюся дверь, увидел… Люцию собственной персоной! В руке девушка держала мягкую сумку с картошкой — явно не легкую.

— О! Какая встреча, — улыбнулась она и переложила сумку с одной руки на другую.

— Надеюсь, удачная, — ответил я. — Для вас. С практической точки зрения. — Я протянул руку за ее авоськой.

— Ой, буду вам очень признательна. — Она отдала мне свою ношу. Хоть ноша являлась своей для Люции, а не для меня, все равно показалось, что не тянет, — столь велико было воодушевление от случайной встречи с девушкой в неформальной обстановке. Некоторое время мы шли молча, потом в Люции проснулась медсестра военного госпиталя:

— Выходишь один за пределы части? — спросила она.

— Я не боюсь, — доверительно сообщил ей. — Мне двадцать три года.

Она улыбнулась.

— Гоменский жетон посыльного дает, — пояснил без шуток.

— А-а… Только я не в госпиталь иду, — на всякий случай сказала Люция.

— Я догадался. На госпиталь тут картофана маловато будет, — приподнял я ее авоську. — Одна мафия за ужином больше слопает.

— Мафия?

— Я их так называю: Латусь и компания…

Сменив тон, добавил:

— Правда, там одним едоком меньше стало… Авинзон…

— Это ужасно! Куда, зачем он пошел? За что его так? Кто?..

Я знал, и кто его, и за что, поэтому просто промолчал. Люция повздыхала и решила сменить тему:

— Ты, значит, дочку Гоменского рисуешь?

— Ага. Прогибаюсь перед начальством.

— Да и девушка симпатичная. Нравится тебе? — Люция посмотрела на меня с прищуром.

— Конечно, — ничуть не смутился я. — Модель не может не нравиться, даже если это столетняя бабушка, иначе портрета не выйдет. Правда, надо понимать, что слово «нравиться» здесь означает «заинтересовать». Захотеть разобраться, понимаешь?

— Угу-у, — протянула Люция, явно оставляя за собой право сомневаться. — Пришли. Вот мой дом, служебная квартира. Мама живет в Чите… Поднимешься? Чаем напою. Портрет мой рисовать за это не обязательно.

— Поднимусь в любом случае. Сумку надо донести.

Дом оказался малосемейным общежитием гостиничного типа: длинный коридор, по обе стороны — двери, ребенок на трехколесном велосипеде, которому Люция сказала: «Привет, Андрейка!» — и погладила по волосам.

Квартирка ее оказалась похожа на настоящую, все есть — гостиная, ванная, кухня… Только все маленькое.

— Присаживайся. — Она указала рукой на диван. — Я чайник поставлю.

Стремительное сближение со звездой кожно-венерологического отделения (ну и название!) не могло не волновать. Вряд ли кто-нибудь из мафии бывал у нее в гостях. Впрочем, и на руках ее носил пока лишь я один. «Может, еще разок попробовать?» — мелькнула шальная мыслишка. Я вспомнил свой сон. Даже обонятельная галлюцинация приключилась: показалось, что у нее в комнате едва уловимо пахнет табачным дымом… Хозяйка села в кресло напротив меня:

— Странно. У меня такое ощущение, что мы прежде встречались, — призналась она.

— Вряд ли, — соврал я. — Я бы запомнил.

Мое внимание привлекла фотография на стене. Симпатичная женщина и две девочки — две одинаковых Люции.

— Это я с мамой и сестрой, — пояснила девушка.

— У тебя есть сестра? Вы близнецы, значит? Просто индийское кино какое-то…

Люция рассмеялась:

— Да. Сестру зовут Марина. Она, кстати, тоже художник. Я и сама немного рисую, только в госпитале не признавалась, а то поручениями завалят.

— Это точно… Вы и теперь так же с ней похожи, как тогда?

— Абсолютно. Одно лицо. Мама нас, правда, никогда не путала. По характеру — совершенно разные. Я всегда была тихая и скромная, а Маринка — сорвиголова. И замуж выскочила рано — за москвича, представь!

— Так это, наверное, перспективно?

— Ой, такая перспектива, что деваться некуда! Муж у нее тоже художник.

— Да ты что? Тоже художник?! Что-то нашего брата слишком много становится. Даже эпизод из «Золотого теленка» вспомнился… А почему ты про мужа сестры сказала с иронией?

— Потому что не знаю, где как, а в Москве его компания — это же богема! Вечная светская тусовка, рассуждения, философствование, диспуты… Рисовать времени совсем не остается. Сестра не помнит, когда он в последний раз к мольберту подходил. Правда, ему и не обязательно. Папа — шишка из Министерства обороны. Куда-нибудь пристроит, если надо… Маринка, между прочим, сейчас у нас. Она-то рисует. Получила заказ писать Таволгинский дацан, это буддийский монастырь такой… Мне кажется, Маринка рада была уехать из Москвы. Утомила ее столица, захотелось тишины и покоя. Не надо было замуж так рано выходить! Всегда была упрямая, все по-своему делала! Даже в мелочах. Вот говорили ей, допустим, не ешь виноград с косточками, аппендицит заработаешь, все равно ела. Пока не вырезали.