Марина Серова - Душа темнее ночи

Я машинально чокнулась с Акимом и сделала глоток. Коньяк обжигающей розой раскрылся в желудке…

Я отпила кофе. Корица, гвоздика, еще какие-то пряности. Интересный вкус…

То, что со мной происходит что-то неправильное, я поняла почти сразу. Комната поплыла и закачалась перед глазами. Стены вдруг начали вытягиваться, они все тянулись ввысь, и вот уже лепные карнизы уходили в бесконечность. Потолок исчез, вместо него было темно-синее небо с точечными огоньками звезд… или это все-таки светильники?

Я почувствовала, как меня затягивает в эту темную бездну. Я перевела взгляд на Ксению. Блондинка разительно переменилась – теперь я ясно видела, что никакая это не женщина, а утопленница, мавка – синее лицо, губы кривятся в глумливой усмешке, зеленые плети волос шевелятся как водоросли… Я взглянула на Акима. Развязанный галстук на шее шевелился, как гадюка, поднимая головку и глядя на меня рубиновыми глазками, руки лежали на коленях ладонями вверх, а из центра ладоней потихоньку сочилась кровь. Она стекала с пальцев и капала на пол, и вот уже ручеек приблизился к моим ногам. Я поджала ноги, чтобы не запачкать подол платья.

– Женя? Женя, что с тобой? – издалека донесся до меня искаженный, металлический голос Акима.

– Мне… я неважно себя чувствую. Я лучше пойду прилягу. – Я слышала свой собственный голос словно со стороны.

С неимоверным трудом я поднялась и побрела к двери, с трудом переставляя ноги. Мне казалось, что я иду на ходулях, что пол далеко подо мной – как будто я находилась на высоте пятого этажа. Я зажмурилась и решила не смотреть. Дорогу я знаю, дойду и без помощи зрения, которое вдруг вздумало выдавать мне какие-то галлюцинации вместо привычной реальности.

Кое-как я добрела до комнаты и закрыла за собой дверь. После чего без сил повалилась на пол.

Дальше началось что-то невообразимое. Самым ужасным было то, что какая-то часть меня ясно сознавала, что я – не кто иная, как Евгения Охотникова, телохранитель. Что я непонятно зачем валяюсь на полу в своей комнате в доме моего работодателя Акима Николаевича Увекова, подтягивая колени в подбородку в надежде укрыться внутри себя самой, перестать существовать, только бы не видеть этих чудовищных образов, только бы избавиться от этого смертельного страха, паники и тоски. Я уже начала прикидывать, где же я оставила пистолет – хотелось поскорее покончить с этим, как вдруг гигантские багровые фигуры наклонились надо мной и чей-то искаженный временем и пространством голос проговорил: «Девочка. Три кило девятьсот граммов». И все прекратилось.

Я лежала на полу мокрая, как мышь, и потихоньку приходила в себя. Постепенно бешеное сердцебиение замедлялось, руки больше не дрожали, холодный пот высох на лице. Я сфокусировала глаза на оконной раме и села. Комната немного покружилась, а потом встала ровно, как и полагается. Дрожащей рукой я поправила сползшее с плеча платье. Как это я умудрилась добрести до своей комнаты на высоких каблуках…

Интересно, сколько прошло времени с тех пор, как я закрыла за собой дверь? По моим подсчетам, пара тысячелетий, не меньше… Я взглянула на часы. Всего сорок пять минут…

Интересно, что это была за дрянь, которую дура Ксюха подсыпала мне в кофе? Да я злейшему врагу не пожелаю пережить то, что пришлось испытать мне. Я и не подозревала, какие бездны таятся внутри моей устойчивой в целом психики… А хорошо все-таки, что я не успела добраться до пистолета…

Вот сейчас пойду и расцелую эту идиотку, которая хотела меня отравить, но, видимо, как подобает бестолковой красотке, не рассчитала дозу. Потому что ее препарат сделал то, о чем я мечтала все эти долгие месяцы – с той самой ночи, когда я голая очнулась на помойке. То, что не удалось дипломированному психотерапевту Узбеку, за сорок пять минут совершила злобная блондинка! И ее таблеточка.

Я огляделась по сторонам. То, что ко мне вернулась память о прежней жизни, вовсе не означало, что последние четыре месяца изгладились из моей памяти или стали казаться сном. Ничего подобного. Я прекрасно отдавала себе отчет, кто я и где нахожусь. Я помнила мельчайшие подробности сегодняшнего вечера. Но, кроме того, теперь я знала, каким было мое последнее дело перед исчезновением.

Оставалось кое-что прояснить, а там можно и начать собирать долги. К этому я совершенно готова.

Скрипнула дверь. Вошел Кипчак. Аким Николаевич был все в том же костюме, уже слегка измятом, и галстук все так же свисал с шеи. Лицо моего работодателя было багровым от выпитого, и на ногах Увеков держался нетвердо. Несмотря на некоторые трудности при ходьбе, Кипчак приблизился ко мне.

– Ж-женя? Ты чего на полу сидишь?

Увеков протянул мне руку и помог подняться. Комната еще покачивалась, но в целом мир занял прежнее устойчивое положение.

Я встала и оказалась вплотную к шефу, причем он так и не выпустил моей руки. От Акима пахло потом, алкоголем и туалетной водой «Герлен». Его голова с редеющими на темени волосами оказалась прямо у меня перед глазами.

– Сейчас объясню, – сказала я, отнимая руку и делая шаг назад. – Твоя идиотка Ксения что-то подсыпала мне в кофе.

– Заче-ем? – вытаращил глаза Увеков, слегка покачиваясь.

– Затем, что хотела меня отравить.

– Не пойму что-то… – Босс скосил глаза к носу. Да, он явно не на пике мыслительных способностей…

– Твоя Ксюха жутко ревнива, – пояснила я. – Она подозревает, что у нас с тобой близкие отношения. Ну, подумала-подумала и решила устранить соперницу. Теперь понял?

– Кто?! Ксюха?! – Аким пьяно захохотал. – Да ты что? Она правда на такое решилась? Ты гляди, как любит…

Так, пора заканчивать с этим фарсом. Я расстегнула браслет и бросила его на стол. Пора сматываться отсюда.

Кипчак с интересом следил за моими действиями. И, кажется, истолковал их неправильно… Он решил, что я раздеваюсь.

Шеф сделал шаг вперед и снова оказался вплотную ко мне. Его блуждающий взгляд задержался на моей груди. Увеков протянул руки и обхватил меня за бедра. Несмотря на то что Кипчак был ниже меня, силой его природа не обделила. Я подавила острое желание провести прием и сломать ему обе руки. В конце концов, я многим обязана этому человеку. Вместо этого я попыталась деликатно высвободиться из объятий босса.

Но Кипчак держал крепко.

Жарко дыша алкоголем, Увеков зашептал мне на ухо:

– Правильно Ксюха ревнует… Я с первой минуты, как тебя увидел в этом платье, сидеть не мог… Ты такая, Женечка… такая…

– Какая? – деловито осведомилась я.

– Ксюха тебе и в подметки не годится, корова коровой, и мозгов как у голубя… А ты… У меня такой бабы никогда не было…

– И не будет, – сказала я, освобождаясь от захвата. Объятия – это что-то другое.